22 Сентября (5 октября)

 

Священномученик

Вениамин (Воскресенский),

епископ Романовский, викарий Ярославской Епархии

 

Священномученик Вениамин (в миру Василий Константинович Воскресенский) родился 15 января 1871 года в селе Переславцево Угличского уезда Яро­славской губернии в семье священника. Отец Константин был одарен большими му­зыкальными способностями, такими же спо­собностями оказались одаренными и его сыновья – все пятеро были регентами училищ­ных хоров, а один из них регентом архи­ерейского хора. В 1877 году отец Константин основал в селе начальную школу, кото­рая за отсутствием помещения расположи­лась в его доме; учительницей в ней стала его супруга, Александра Васильевна.

Первоначальное образование Василий получил в Ростовском духовном училище. С 1886 по 1892 год он учился в Ярославской Духовной семинарии, а с 1892-го – в Мос­ковской Духовной академии. Окончив академию в 1896 году, Василий Константино­вич в 1898 году был назначен помощником инспектора в Кутаисскую Духовную семи­нарию; здесь он преподавал русскую лите­ратуру и историю. В 1901 году его перевели в Тифлисскую Духовную семинарию. Оказавшись в Тифлисе, он окончил Тифлисское Императорское музыкальное училище по классу теории музыки. В 1908 году Василий Константинович был переведен в Вятскую Духовную семинарию, а через год – в Во­логодскую. В 1911 году он был назначен преподавателем Священного Писания и ру­ководителем семинарского хора в Ярослав­ской Духовной семинарии. В то время в сре­де духовенства Ярославской епархии возникла идея собирать капиталы на учреждение стипендии для студентов семинарии, чтобы бедность и недостаток средств не могли быть препятствием к получению об­разования; идея нашла многих сторонников и стала успешно осуществляться. Василий Константинович принял деятельное участие в этом и стал активным жертвователем.

Имея большие музыкальные дарования и прекрасную профессиональную подготовку, Василий Константинович принял горячее участие в развернувшейся в те годы в цер­ковной прессе полемике – состоять ли хо­ру из профессиональных певцов или стре­миться к церковным напевам унифици­рованными для всех храмов Русской Право­славной Церкви или оставаться местным различиям в напевах, как имеющим нема­лую самостоятельную ценность, так как в них зачастую запечатлелись благочестие и молитвенный настрой наших предков в большей степени, чем в некоторых произве­дениях, которые публиковались в нотных печатных сборниках.

Василий Константинович писал по этому поводу: «"Правильны" напевы древних, так­же "правильно" пение и позднейших твор­цов. Местные напевы не "уклонение", не "искажение" правильных печатных напевов; они такое же самостоятельное, местно-народное творчество, имеющее одинаковое право на существование, как и творчество древних... Как нередко в убогом деревенском храме, в глуши, у старца-дьячка приходит­ся слышать порой мелодию, которая отдает такой далью времени, такой девственной простотой, такой силой чувства, на которые не променяешь иной самой модной нотной мелодии нашего времени. Не попала такая мелодия в печатную книгу случайно, только потому, что ее никто не подслушал из тех людей, которые печатают книги».

Но самой важной и существенной для Василия Константиновича в церковном пе­нии была сторона религиозная. «Религиоз­ная цель, – писал он, – самая главная в церковно-богослужебном пении. Религиоз­ная цель – первая и последняя цель всего совершающегося в храме. Народ стоит и, как эхо, вторит несущимся мелодиям или же мысленно, безмолвно следит за ними и как бы складывает их где-то в душе своей, собирая запас церковных песен. С годами накапливается этот запас, образуя в конце концов знающих по памяти все общеупотре­бительное церковное пение. С раннего дет­ства слышались эти мелодии, из года в год повторялись они, врезались в слух, в па­мять. Из совокупности распевавшихся мелодий, вместе с чтением, со всем церковным распорядком, с внешней обстановкой созда­ется годами и глубоко запечатлевается в сознании, в душе соответственный религиоз­но-церковный уклад представлений, обра­зов, чувств, настроений, но где все на своем месте, все в стройном порядке, где давно проложены как бы хорошо проторенные тропинки, ведущие душу к небу, к Богу».

С проведением глубоких общественно-политических, но малопонятных крестьянам реформ, с началом войны 1914 года перед народом стало возникать все больше про­блем, которые требовали объяснения, и прежде всего с точки зрения религиозной, нравственной. В 1915 году архиепископ Ярославский Агафангел (Преображенский) организовал при Ярославской кафедре проповеднический кружок, в который были приглашены наиболее авторитетные и та­лантливые пастыри-проповедники, препо­даватели семинарии, и среди других Васи­лий Константинович. На участниках круж­ка лежала обязанность произносить пропо­веди за богослужениями в различных хра­мах епархии.

В 1916 году Василий Константинович был назначен членом издательского отдела епархиального просветительского Братства святителя Димитрия, а в начале 1917 года он был приглашен принять участие в разра­ботке проекта нового устава Братства. По­мимо организации церковного хора в семи­нарии Василий Константинович организо­вал церковный хор у себя на родине в селе Переславцево.

После закрытия семинарии во время без­божных гонений в 1918 году Василий Кон­стантинович стал работать в общеобразова­тельной школе в городе Ярославле. В 1919 году собрание духовенства и мирян Ярославской епархии выбрало его в члены Епархиального Совета.

4 июня 1921 года съезд духовенства и мирян Тутаевского уезда избрал Василия Константиновича кандидатом на кафедру епископа Тутаевского. В 1921 году Василий Константинович был пострижен в мантию с именем Вениамин и хиротонисан во еписко­па Тутаевского, викария Ярославской епар­хии, став одним из ближайших помощников митрополита Агафангела. Тутаевская паст­ва во владыке Вениамине обрела одного из ревностнейших архиереев, который своим истовым богослужением, праведной жиз­нью, дарами проповеди и рассуждения при­влек к себе сердца многих верующих: они увидели в нем не столько церковного администратора, сколько самоотверженного по­движника, подобного древним архипасты­рям-христианам. Впрочем, это было доволь­но обычным явлением для двадцатых годов, когда Русская Православная Церковь гоне­ниями стала очищаться от недостойных и малодушных людей и архипастырями становились истинные служители Христовы, восприявшие впоследствии с архипастырст­вом и мученичество.

В июне 1922 года ОГПУ арестовало мит­рополита Ярославского Агафангела в надеж­де, что вся власть церковная перейдет к об­новленцам, но православное духовенство Ярославской епархии обратилось с письмом к епископу Вениамину, в котором писало, что в отсутствие митрополита Агафангела главой Православной Церкви в епархии признают только его. Вслед за этим, летом того же года, епископ Вениамин был аресто­ван. 15 октября 1922 года состоялось собра­ние духовенства и мирян Ярославля, в кото­ром приняло участие около трех тысяч человек. Собрание заявило о своей верности православию, об отвержении обновленческо­го ВЦУ и постановило признавать правящим епископом владыку Вениамина. Епископ Ве­ниамин находился в это время в тюрьме, и власти попытались обвинить его в организа­ции собрания, но доказать это они не смог­ли. Владыка был обвинен в использовании религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти и приговорен к семи годам заключения. В 1922 году в связи с 5-летним юбилеем советской власти срок заключения был сокращен, и в 1926 году епископ был освобожден и вернул­ся к служению. Посещая часто сельские приходы Тутаевского уезда, он везде произ­носил проповеди. Для усиления проповедни­ческой деятельности, в которой теперь за отсутствием школ и сосредоточивалось все церковное просвещение, он брал с собой наиболее одаренных проповедников-свя­щенников. ОГПУ через многочисленных ос­ведомителей вело наблюдение за епископом, накапливало материалы и готовилось его арестовать.

Характеризуя Владыку, сотрудники ОГПУ писали о нем: «Хороший оратор. Вы­ступает часто с проповедями, в которых ис­пользует всякий удобный случай для анти­советской агитации. Так 1 января 1926 года в проповеди о Царстве Божием в церкви Власия в Ярославле коснулся гражданского права, называя всякую власть насилием... Настоящее же правительство насилует со­весть, что также было и в царское время.

16 января в той же церкви за всенощной в проповеди высказался, что никакая рево­люция без Христа не будет сильна и всякая власть сначала старается о собственном благополучии, а потом только уже думает о благе народа. И вообще вся речь носила по­громный характер, с целью возбуждения верующих против безбожной власти. Моля­щихся было много, так как вообще на его богослужения стекаются верующие.

Проезжая по Ярославскому уезду, Вени­амин в феврале в селе Давыдково в течение трех дней совершал богослужения, при ко­торых церковь была полна народом; высту­пая в проповедях, он не упустил случая пуститься в критику мероприятий советской власти, сопоставив Церковь, как оплот нравственности, с клубами, где детей при­учают к разврату... Население восторгалось его проповедями, относясь к нему как к бо­жеству, сравнивая его с мучениками, в связи с его прежней судимостью…

В результате гастролей Вениамина в Ры­бинск, где он также выступал с проповедя­ми, в Ярославский отдел ОГПУ в мае меся­це поступило заявление от Спасской авто­номной общины о недопущении вторичного приезда в Рыбинск Вениамина, так как он своими проповедями будоражит верующих, натравливая одно течение на другое, и под­рывает авторитет обновленчества как со стороны религиозной, так и со стороны гражданской прозрачными намеками на благосклонное отношение власти к обнов­ленчеству, что уже имеет политический характер. И вообще на всем протяжении цер­ковной деятельности епископа Вениамина красной нитью проходит его борьба с совет­ской властью на религиозном поприще, в которой через проповеди он твердо прово­дит свою линию едкой критики мероприя­тий советской власти в религиозном вопро­се, с целью возбуждения умов верующих. Свою борьбу по этому вопросу он даже не особенно старается скрыть, заявляя офици­ально, что советскую власть признает, "кро­ме религиозной политики".

11 июня в городе Пошехонье-Володарске, в местном соборе, во время всенощной епи­скоп Вениамин произнес проповедь, носив­шую погромный характер. Содержание про­поведи сводилось к резкой критике коммунистической партии, внедряющей неверие в широкие массы населения. Делая в ней ссылки на ученых... которые твердо верили и признавали Бога, и противопоставляя их коммунистической партии, называл членов последней межеумками и неучами, позволя­ющими себе отрицать Бога и за это навле­кающими страдания на себя и на всех окру­жающих.

12 июня в местном соборе города Пошехонье-Володарска епископом Вениамином совершалась служба при участии местного городского духовенства, а также и духовен­ства окрестных сел. Всего участвовало в богослужении около 10 попов и 4 диакона. Во время богослужения архиерейский диакон на возгласах поминал царя, а именно: "Гос­поди, силою Твоею да возвеселится царь и о спасении Твоем возрадуется зело". Присутствовало значительное число молящихся, по большей части из среды мещанства, кула­чества, чиновничества, несколько рабочих и порядочное количество технических работ­ников учреждений.

По окончании обедни епископ Вениамин обратился к народу с проповедью, произ­ведшей на присутствующих, в особенности на женщин, очень большое впечатление, до­пускал в таковой антисоветскую агитацию, так как убеждал не верить "этим безбожни­кам, что нет Церкви, Церковь внутри нас. Будьте стойки за веру православную, не верьте этим глупцам, ибо учение их есть еретическое и приведет к гибели нашу страну…"

Во время пребывания епископа Вениами­на в Пошехонье-Володарске 12 июня днем ему был устроен почетный обед в местной гостинице, на котором присутствовали все духовенство Пошехонье-Володарска, несколько священников из уезда, а также чле­ны церковноприходских советов городских церквей.

Перед обедом епископу Вениамину была преподнесена икона Святой Троицы и 150 рублей денег от соборной общины. Здесь с приветствием Вениамину выступил бывший преподаватель Ярославской Духовной семи­нарии Торопов.

В своей ответной речи на приветствие Вениамин сравнил современное положе­ние страны с Содомом и Гоморрой, говоря, что "безбожники ведут всех нас к гибели, но если найдется все же незначительное число праведников, то возможно избежать гибели..."».

Вечером 12 июня 1927 года епископ Ве­ниамин был арестован и заключен в тюрьму в городе Ярославле. Следователь ОГПУ по­требовал от епископа, чтобы тот рассказал о своих поездках по уезду, а также какого содержания проповеди он произносил в хра­мах и что он может ответить на разного ро­да свидетельства против него, которые име­ются в распоряжении ОГПУ.

Владыка ответил: «Я примерно в апреле решил поехать в города Рыбинск, Пошехонье-Володарск и Мологу с целью соверше­ния там праздничных богослужений. В го­род Рыбинск я прибыл 10 июня 1927 года и в тот же день выехал в город Пошехонье-Володарск и вечером 11 июня служил все­нощную, во время которой говорил проповедь о научном просвещении, что полнота научного просвещения ведет к вере, а к не­верию ведет недостаток такового просве­щения... Никаких выпадов во время моей проповеди против советской власти и против партии ВКП(б) я не делал. После обедни в соборе 12 июня я указал как на печальное явление, что часть публики предпочла базар церковной молитве, и обратился к молящимся с призывом хранить праздники, а для труда употреблять шесть дней, данных Богом, напоминая о древнем еврейском пророке, который обличал еврейский народ за нарушение суббот. Про­рок за эти нарушения предсказал гибель еврейского народа. Я сказал, что наруше­ние праздников грозит и нам такой же опасностью. Обращался с призывом хра­нить церковные уставы, в частности, гово­рил о постах, о религиозном воспитании де­тей, как основе нравственности, призывал все браки совершать с церковным благословением, обличал разводы.

Современное неверие между прочими причинами держится не оттого, что люди стали более сознательными, а наоборот, не­достаточной сознательностью. В этом во­просе я СССР из всех стран вообще не выделял, и об упадке культуры в советской стране я не говорил. Распятие Христа, со­вершившееся две тысячи лет тому назад, продолжается все время, от первых дней и до сего времени, и будет продолжаться до конца мира, и борьба антихриста со Хрис­том также шла, идет и будет идти. Выраже­ния, что теперь антихристы создали гонение на Церковь, я не употреблял. Я говорил: "Борьба антихриста, то поднимающаяся, то падающая, в нашу эпоху ХХ столетия вновь усиливается". Я борюсь с неверием, среди неверующих есть люди и власти, следова­тельно, в этой части моя борьба, конечно, касается и их, но они не являются специ­альным объектом моей борьбы, а сливаются со всей массой неверующих, и в этой массе моя борьба касается их не как представите­лей власти, а как частных людей. И поэто­му я никогда не считал, что борюсь против советской власти как власти».

10 июля 1927 года следствие было завер­шено, и его материалы отправлены для при­нятия окончательного решения в ОГПУ в Москву, которое передало дело на рассмот­рение тройки при Секретном Отделе ОГПУ. 23 сентября 1927 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Вениамина к трем годам ссылки в Казах­стан. Епископ Вениамин был выслан в город Джамбейт Уральской области. Впоследст­вии он был переведен в город Каратюбе в той же области. Находясь в ссылке, епископ активно поддерживал письменные связи со священниками викариатства и с верующи­ми. Как часто бывает при испытании обще­народном, начались разделения среди духо­венства и среди верующих, основанные за­частую на личных пристрастиях. Такое разделение произошло и в Тутаеве в 1926 году. Весной, в день празднования Вознесения Господня, есть обычай в Тутаеве совершать общегородской крестный ход. Духовенство и приходы с иконами и хоругвями пошли с крестными ходами по городу; конечным пунктом была по обычаю Покровская цер­ковь. Но настоятель ее на этот раз не вышел и не встретил крестного хода.

Епископ Вениамин, служа в Тутаеве, распорядился, чтобы вечерние службы в храмах начинали не в пять часов вечера, а в шесть, чтобы рабочий и торговый люд, кончавший работать в пять часов, мог по­пасть в церковь, но настоятель Покровской церкви отказался выполнить и это распоря­жение епископа, вместо аргументов сказав лишь: «Мы так привыкли». Когда в 1928 го­ду начались смущения, связанные с опуб­ликованием декларации митрополита Сер­гия (Страгородского), то священник Покров­ского храма отделился от митрополита Сер­гия и призвал к тому же других.

Епископ Вениамин, разъясняя пастве свое отношение к этому поступку священ­ника и свою позицию относительно деклара­ции, писал из ссылки: «Церковь имеет кано­ны. Каноны говорят: нельзя Предстоятеля Церкви судить без суда Церкви. Если его пока нет, то пребудь в терпении и уповании, и чаянии грядущего суда; он будет или че­рез Собор, или, по невозможности его, через консенсус, какой состоялся об обновленцах. Митрополит Агафангел, находясь в пред­дверии смерти, не решился выступить с су­дом (отделение означает именно суд) без су­да Церкви. Я тоже не решаюсь и боюсь. Я повинуюсь митрополиту Сергию. Это не оз­начает, что я соглашаюсь с декларацией... Я с ней не соглашаюсь, я против нее, я осуж­даю ее. Я не "мирюсь" и не "соглашаюсь" с митрополитом Сергием и считаю его винов­ным, а просто повинуюсь. Я хочу быть по­слушным Церкви и ее канону: без суда не суди. Я боюсь выступить с судом без суда Церкви. Кто поступает лучше – предоставляю решить церковному сознанию».

Отовсюду приходили известия о закры­тии храмов и об арестах священнослужите­лей. Становилось до очевидности ясно, что враг Христов поставил целью своей уничто­жить самое христианство на русской земле.         В предчувствии этого страшного будущего владыка писал своим духовным детям в Тутаев: «Поздравляю с праздником Рождества Христова! Вероятно, недолго уже нам пре­бывать с ликами и песнями в блеске света и риз златых в храмах Божиих. Горячее бу­дем петь и молиться Рожденному Младенцу в эти, быть может, последние дни наших храмов». «Теснее собирайтесь под знамя храма Христова в святые дни Рождествен­ских праздников, как на войне собираются под знамена армии в решительные момен­ты. Враг Христа наступает яростно на кре­пости Его – храмы Его».

16 октября 1928 года скончался в Яро­славле митрополит Агафангел (Преображен­ский), при котором за богослужением поми­налось только имя Патриаршего Местоблюс­тителя митрополита Петра и правящего архиерея, как протест против несовместимых с церковными принципами, с точки зрения ярославского духовенства, положений мит­рополита Сергия, изложенных в декларации, но при этом митрополит Агафангел и его ви­карии заявляли, что от митрополита Сергия не отделяются и нового церковного центра не создают

На погребение митрополита Агафангела прибыл архиепископ Павел (Борисовский), назначенный митрополитом Сергием, вре­менно исполняющим обязанности управля­ющего Ярославской епархией. На первом же богослужении он стал поминать митро­полита Сергия, что смутило ярославское ду­ховенство и паству, которые уже выступили не только против архиепископа Павла, но и викария Ярославской епархии архиеписко­па Варлаама (Ряшенцева), не возразившего против такого порядка вещей. Ярославская епархия вновь оказалась на грани раскола.

16 ноября 1928 года епископ Вениамин писал по этому поводу протоиерею Николаю Розову: «Итак, как при митрополите Агафангеле, так и теперь, по идеологии и прак­тике Ярославской епархии, митрополит Сергий является при митрополите Петре уполномоченным представителем высшей церковной власти. Митрополит Сергий – законная власть. Если архиепископ Павел, им поставленный в Ярославль, законный епархиальный епископ, то поминание его как такового канонически обязательно.

В ином положении сам митрополит Сер­гий. Он является представителем высшей церковной власти де-факто, но не де-юре. Де-юре высшая церковная власть у нас ми­трополит Петр, двух высших властей де-юре нет. Канонически обязательно помина­ние митрополита Петра. О поминании по­мощника его канон молчит, на этом молча­нии основывается моральное право не поми­нать митрополита Сергия.

Отказывающийся поминать архиеписко­па Павла не может сделать этого просто явочным порядком у себя на квартире, еди­нолично. Таковой должен мотивировать пред предлежащим церковным органом свое прекращение поминания архиепископа Пав­ла, объявить его вину. Вина должна быть выявлена и судима установленным органом. Это первый способ. При наличном отсутст­вии такого органа должен быть второй способ, который предуказан на подобный случай 4 правилом I Вселенского Собора (по во­просу об избрании епископа). Чтобы отде­литься от архиепископа Павла вне такого порядка, надо отделиться и от митрополита Сергия. Отделиться от митрополита Сергия весьма не просто, отделение от митрополи­та Сергия должно быть также закономерно. Производящий такое отделение по своему личному почину и суду действует по анархическому своеволию, не соответствующему природе Церкви, как и по провинциально-обывательской беспринципности. Нарушаю­щий органическую стройность Церкви, "где вся благообразно и по чину да бывает" пе­ред Богом, Церковью и совестью, таковой подлежит обвинению...

Патриарх Тихон разрешил одно время не называть его имени на церковных возглаше­ниях. Это – "икономия", допустимая и к ми­трополиту Сергию. Поминание митрополита Сергия не обязательно канонически, но можно сказать, что при признании его, – мо­рально обязательно. Но если имя его времен­но связывается с Декларацией, бесславящей Церковь, и поэтому вызывает смущение, то допустимо непоминание его по "икономии".

Так я понимаю дело о митрополите Сер­гии. Здесь мы не отделялись от него и все время не прекращали его поминовения. Декларацию я считаю пятном, запятнав­шим нашу Церковь и причинившим ущерб славе Православной Церкви. Когда вышла Декларация, раздались протесты, показав­шие, что Церковь, в отношении Деклара­ции, не с митрополитом Сергием. Только очень малая часть одобрила его акт, но не вся Церковь, сохранившая свое прежнее православное лицо. Но после такого акта можно ли защищать митрополита Сергия? Здесь по канону мы требуем отделения от виновного. Но можно ли утверждать, что Декларация содержит в себе ересь? Наша Церковь об этом еще не сказала ни слова. Наблюдается по этому предмету разделе­ние: одни одобряют или не находят ничего особенного, другие порицают, приравнивая в отдельных случаях акт митрополита Сер­гия к ереси, к измене Православию. Такое разнообразие суждений свидетельствует о недостатке ясности в понимании и опреде­лении подлинного качества Декларации. В большинстве взглядов Декларация составляет грех не в области догмата, а в области морали. Декларация не ересь, а скорее ду­ховно-нравственное преступление. Но совершенства нет на земле, нет власти, кото­рая бы не грешила. Грешит и человек вла­сти, один более, другой менее. Но этот грех не уничтожает власти и не составляет фак­тора, лишающего ее носителя права быть членом Церкви. Поэтому и митрополита Сергия терпеть можно, в особенности по об­стоятельствам времени, в особенности при отсутствии ясного общего голоса Церкви о подлинной духовной природе его акта, ка­ковой взгляд быстро сложился в Церкви, например, об обновленчестве. Когда сможет высказаться такой ясный голос Церкви, тог­да и последует общее суждение...

Будь Собор – несомненно, митрополит Сергий, лишенный доверия, "был бы заме­нен" другим, но, можно с уверенностью ду­мать, не лишен бы был церковного общения. Нет оснований исключать его из церковного общения и теперь, а значит, нет основания совершать отделение. Так как Собора нет, то можно, по крайней мере пока, допустить его и как представителя власти – здесь может иметь место церковная "икономия". Не отде­ление, а скорее допустима отставка митропо­лита Сергия, но по обстоятельству времени нет структурной возможности произвести та­кую "отставку", и поэтому икономия Церкви говорит о продолжении пребывания митропо­лита Сергия в звании носителя власти...»

Вопрос об отношении к митрополиту Сер­гию продолжал и далее волновать духовенст­во Ярославской епархии, и владыка Вениа­мин написал протоиерею Александру Куд­рявцеву: «Должен помянуть Митрополита[1] добрым словом – за выступление против ми­трополита Сергия, наложившего пятно на славу нашей Православной Церкви своей Декларацией. С некоторого времени митропо­лит Агафангел снова воссоединился с митро­политом Сергием – это шаг большой мудро­сти и мира – мира не с Декларацией, а с За­местителем. Митрополит сознавал, что в Церкви все должно быть свято. Митрополит Сергий нарушил святость, наш Митрополит протестовал. Отделившись же, сам поступил вопреки канонам. Он увидел это и не усты­дился перед всеми признаться. В этом он проявил большое смирение и послушание Церкви и Ее канонам. По одной причине Цер­ковь разрешает отделяться – в случае ереси Епископа, осужденной Святыми Соборами. Чтобы отделиться от митрополита Сергия, надо приравнять Декларацию к этой ереси. Кто будет приравнивать? Каждый, кому по­кажется, что это ересь? Так нельзя. Ведь ужели каждая романовская тетушка может быть богословом или канонистом? Должен быть общий голос Церкви относительно Дек­ларации. Такого общего голоса Церкви не имеем. Идет наоборот – разнообразие суж­дений. Господь правит Церковью. Он не по­пустит падения Церкви. Наш долг – с упо­ванием и смирением ожидать с терпением об­щего суда и голоса Церкви о митрополите Сергии и не нарушать церковного единства и мира. От нашего смирения, терпения и ожи­дания не умалится православие нашей веры. Проходили иногда десятилетия, пока выяс­нялся церковный вопрос. Не станем спешить и мы, от поспешности произойдут распри и разделения, а радоваться им будет третий. Поминание архиепископа Павла, если он ос­танется, – канонически обязательно, как по­минание митрополита Петра. Поминание ми­трополита Сергия канонически не обязатель­но. О молитве за него может быть речь только по моральным основаниям...»

Из епархии к владыке все время прихо­дили скорбные известия о закрытии храмов, так что и целые города с тысячами право­славных людей оказывались лишенными богослужения.

1 декабря 1928 года епископ Вениамин писал в Пошехонье-Володарск: «Приношу Вам благодарность за Ваши заботы о моих нуждах. Благослови Господь Ваше милосер­дие к живущему на чужбине человеку.

Вы пишите, что жить без церкви скучно. Да, печаль постигла вас, православных лю­дей. Но сделали ли вы что-нибудь для полу­чения храма? Двух вам не возвратят, но мо­жет быть небезнадежно получение одного. Обращаться с бумажным заявлением беспо­лезно. Испробуйте личную делегацию из двух человек сначала в Ярославль, а потом и в Москву. Общими силами соберите деньжо­нок на дорогу; пожертвуйте своим временем, трудом и посильными средствами и просите себе один храм. У вас – три: просите себе один из них. Если правительство не будет со­глашаться ни на один храм, просите разре­шения устроить молитвенный дом. Сектанты совершают явно враждебные действия против государства: не исполняют воинской по­винности и в своем учении проповедуют про­тив воинской повинности, и все же им разре­шают иметь молитвенные дома. Просите и вы. Что такое молитвенный дом? Найдите частное помещение, приспособьте его для храма. Пусть будет он небольшой. Можно помириться и с небольшим. Лишь бы была православная служба. Можно приспособить не только дом, но и сарай. Древние христиа­не приспосабливали еще худшие помещения: подземные каменоломни. Если вам разрешат, то можно сделать и лучше. Приобретите ле­су и постройте простой барак – он и явится у вас церковью. Надо хлопотать. Один раз не поможет, через некоторое время хлопочите в другой раз. Потрудитесь для Церкви и свое­го города. Без церкви отвыкните от Церкви. А пока – хоть изредка посещайте соседние приходы. Все требы, таинства, молебны, па­нихиды, исповедь, Св. Причастие по возмож­ности совершайте у соседних православных священников. К обновленцам не ходите. Они только носят облачения и одеяния священни­ческие, но они не священники. Незаконная жена с виду совершенно одинакова с закон­ной. Однако, большая разница: одна – законная и благословенная Богом супруга, дру­гая – простая сожительница и блудница, а вовсе не жена. Ребенок крещенный и не кре­щенный с виду одинаковы, однако между тем и другим огромная разница: один – христианин, облагодатствованный Богом Духом Святым, другой – безбожник, язычник, ли­шенный освящения Духа Святаго. Так и об­новленцы. С виду у них и ряса, и риза, и слу­жат так же. Но по существу огромная разни­ца: православный священник имеет благо­дать священства, обновленец – пустой, ни­чего не имеет, он не священник.

Храни вас всех Бог!

Епископ Вениамин».

 

Почитая долгом архиерея высказать свою церковную точку зрения, как он пони­мает возникшие перед Русской Православ­ной Церковью вопросы, требующие церков­ного разрешения, епископ Вениамин напра­вил 16 июня 1929 года на квартиру благо­чинного протоиерея Флегонта Понгильского письмо для архиепископа Павла. Протоие­рей Флегонт передал письмо архиепископу.

Епископ Вениамин писал: «3/16 июня, 1929 год.

Высокопреосвященнейший владыко Па­вел.

Немало писал я и старался о том, чтобы оказать влияние, по моему личному созна­нию и долгу епископа, на неправильное от­ношение Ярославцев к митрополиту Сергию и к Вам, посланному от него на Ярославскую кафедру Архиепископу. Правильным отно­шением я считал и считаю – осуждение Декларации с Синодом, и при всем этом – церковное единение с митрополитом Серги­ем. Отделение от митрополита Сергия без церковно-формального суда Церкви, или без явно выраженного общего голоса Церк­ви, или без увольнения митрополита Сергия нашим Патриаршим Местоблюстителем ми­трополитом Петром – отделение по своему частному разумению и почину – я считаю каноническим беззаконием и самосудом. До суда – или Собором, или общим голосом Церкви, или митрополитом Петром, митро­полит Сергий – законный заместитель и, как бы ни порицалась его Декларация, цер­ковное единение с ним не должно быть по­рвано. Относительно Вас, как Ярославского архиепископа, не избранного, но назначен­ного, причастного к Декларации и Синоду, я приводил в письмах мысль, что при всем ка­ноническом и церковно-конструктивном на­клоне к избранию, назначение Вас на долж­ность не может составить канонического прецедента к отделению Ярославцев от Сергия и от Вас.

Наиболее главным стояло в моих письмах единение с митрополитом Сергием. Пока здесь только одно решение, перерешения не должно быть при наличных, не сформиро­вавшихся для того условиях.

Ваш вопрос – уже второй вопрос по юридическому составу и по степени церков­ной важности. Решение его допускает, по юридической несостоятельности своей, и перерешения. Настойчивое и прямолиней­ное проведение Вашего назначения не ис­ключает возможности и Вашего возвраще­ния или удаления закономерным путем. Ваше явление не составляет положения не­зыблемости. Ваше положение поддается теоретическому выравниванию в сторону практического соглашения. Ваше положе­ние опирается не на теоретическую основу "но сильны за истину" (2 Кор. 13, 8), а на практическую церковно-историческую "допустимость и возможность", потому что в них всегда была некоторая нечистота – на­рушение канона, которое Церковь терпела и перетерпевала, но, страдая, переносила. В положении подобного перетерпевания ока­залась с Вами и Церковь Ярославская. В Вашем появлении была некоторая канони­ческая нечистота. Вы шли в окружении, подходящем более для мира, нежели для церковной атмосферы. А поэтому в своем утверждении на Ярославской кафедре мо­рально не должны были проявить всей той энергии, которая содержится в каноне. В Церкви даже правда творит "лобзание" с миром и истина идет навстречу с "милостью". Церковь щадит несовершенство и не­мощь человека. Идеальные истины и прав­ды тяжелы для него, и Она растворяет их "миром" и "милостью". За Вами не было полной – ни "истины", ни "правды", поэто­му, и тем более, Вы должны были встать на путь лобзания с "милостью" и "миром". Но Вы пошли с жезлом, жезлом пробивая себе путь. Есть случаи в Церкви, когда пастырь и должен действовать жезлом: пример "Златоуста" нашего – св. Филиппа и др. Но тот жезл указан для сосудов скудельных. Ярославцы при встрече с Вами не представляли из себя такого "скудельного сосуда", их желание было законно и духов­но чисто – иметь своим пастырем уже знаемого, уже близкого отроду, уже полюблен­ного пастыря. Пославший Вас и Вы шли приказывая, требуя, вымогая, скрыто при­нуждая, подкрепляя свое продвижение к цели стуком жезла, едва не оказывая наси­лия. Но не в дали, среди вас, чувствуется и оно. Оно не от Вас, но за Вами, оно подкреп­ляет Вас, а Вы опираетесь на него. Это всем видно – видно, несомненно, и Вам. Эта си­ла чуждая для Церкви; сила – опора меча – извращение природы Церкви. Вы это знае­те. Православное сознание никогда не захо­чет примириться с мечом, оно переносит его действие тяжело, обидно, мучительно. Как можете быть спокойны и дерзновенны? Поймите Ярославцев, так тяжело и скорбно переживающих Вас. Какими обстоятельст­вами вызывается и требуется Ваше настой­чивое продвижение на Ярославскую кафед­ру? Вы не можете указать таких обстоя­тельств церковных, ибо их нет. Вы от мир­ских расчетов, не от Христовых. Сложив­шиеся обстоятельства указывают, наоборот, в пользу Вашего добровольного отказа от взятого курса "во что бы то ни стало". Вол­нение ярославского верующего общества угрожало крупным и печальным последствием – перерывом общения с митрополи­том Сергием, тем более недавно уже пере­житым и окончательно еще не изжитым (архиепископ Серафим[2]). Для "встречи" и "лобызания с миром и милостью", во имя ценного для Церкви единения с первым епископом, во имя мира Вы должны были отказаться от стука жезла, но Вы не вняли ни опасности, угрожающей Ярославской Церкви, не присмотрелись к канонической неустойчивости вашей позиции, пренебрегли духом того принуждения, каковым было Ваше утверждение в Ярославле. Но насилие – свойство, принадлежащее греховно­му "миру сему". Дух принуждения не свой­ствен Церкви – царству любви, мира и свободы, про него сказано: "не знаете, како­го вы духа". Как мало гармонирует этот дух с теми образами, под которыми неред­ко выставляется в слове Божием пастыр­ское служение: "отец, пастырь, жених". Участие современной "обер-прокуратуры" наложило свои сильные краски.

Вы шли и пришли; в конце концов, Вас приняли. Возможно, было бы и неприятие, оно некоторыми чертами и намечалось. Но послушание пересилило противные настро­ения. Скажем: так и должно было бы быть. Прибытие с конвоирами имело место в Церкви не раз, и не у нас только. Церкви это хорошо известно и памятно. Она стра­дала, скорбела, но мирилась и переносила. И Церковь Ярославская смирилась. Ваше прибытие не вышло пока за пределы цер­ковной терпимости.

Вы остались, но должны вдуматься в психологию ярославских настроений и неко­торых резких выступлений, которые вошли в длительный и болезненный процесс Ваше­го утверждения в Ярославле.

Что побудило Ярославцев сопротивлять­ся Вам? Вы лично. Нет, не потому, что в Вас не было личных достоинств. Нет – первые же впечатления там были благоприятны. Потому ли Ярославцы отрицательно отнеслись к Вашему появлению, что затронуто было мирское самолюбие их, не удовлетво­рено было их желание? Может быть, неко­торая уязвленность чувства и была – все люди. Но объяснение одним самолюбием было бы обывательским объяснением. При­чины оппозиции Вам были иного, далеко не обывательского рода, они глубже. Не впервые в Русской Церкви, да и вообще в Церк­ви, присылались епископы по назначению, не справляясь с местными желаниями, ино­гда и наперекор им. Не исключением была и та административная настойчивость, тот курс "во что бы то ни стало", который взят был в занятии Вами кафедры. Пересылал назначенных Патриарх Тихон, назначал ми­трополит Петр, назначал и митрополит Сер­гий. До 1927 года все эти назначения прини­мались повсюду мирно, покойно, с полным послушанием пославшему. Между главой и телом Церкви, между первосвященниками и Церковью было полное единение веры, люб­ви и мира. Почему ныне последовало разъединение? Прежде всего, причиной такого разъединения послужила знаменитая Дек­ларация митрополита Сергия. Декларацией достоинству Церкви, церковному единению и миру нанесен был сильный удар, тело Церкви испытало глубокое потрясение. Произошли волнения, протесты, распри, от­деление, вражда. Церковь стала на "стра­же". Доверие к митрополиту Сергию поко­лебалось, у многих и совсем утратилось. За­подозрено было его православие, встал во­прос: достоин ли он стоять во главе Церкви? Мир в Церкви и теперь не восстановлен, связь тела с главой в ослаблении, в рас­стройстве.

Митрополит Сергий начал предприятие сложное и трудное по своей духовной осно­ве. В целях упорядочения гражданского по­ложения Церкви в современном государстве митрополит Сергий совершил опыт беспри­мерный в истории Церкви – опыт сопри­косновения двух взаимоотрицающих сти­хий: Царства Божия и царства безбожия, Царства Христа и царства антихриста. Митрополит Сергий всегда отличался извест­ной гибкостью своего ума. Здесь он перешел меру и стал ее жертвой.

Декларация поставила Церковь в такое отношение к современному государству, ка­кого она принять не может, оставаясь Цер­ковью. Наше государство открыто перед всем миром начертало на своем знамени – безбожие и борьба с религией, с правосла­вием в особенности. "Борьба до победного конца", до полной смерти религии. Церковь никогда не может сказать такому прави­тельству: "Я с нашим правительством", безбожному народу: "Я с нашим народом". Церковь никогда не может сказать: "Радос­ти и успехи нашей гражданской родины – наши радости и успехи, неудачи ее – наши неудачи". Правительство выступило под знаменем безбожия и систематической бого­борческой войны с религией. Христианская наша родина под руководством богоборчес­кого правительства систематически и быст­ро перестраивается, она уже новая, строе­ние ее во всех отраслях жизни безбожное, антихристианское, образуется безбожная родина. Радости и успехи ее безбожного строения не могут быть радостями Церкви. Понятие родины – понятие сложное. В состав его входят термины: географический, национальный, политический, социальный, бытовой, религиозный. Из всех этих терми­нов лишь один пока остается для нас непри­косновенным – географический. Да и по­следнее не совсем так. Все освящается сло­вом Божиим и молитвой (1 Тим. 4, 5), и зем­ля может быть святой и не святой, чистой и оскверненной. Безбожие оскверняет и зем­лю: безбожная родина уже не священная родина. Для христианина она перестает быть родиной. Христианин не может на­звать безбожно построенной родины – сво­ей родиной, и тем более радоваться ее радо­стям и успехам. Радости и успехи безбож­ной родины закрепляют безбожие родины и поэтому не могут быть радостями христиа­нина. Встав рядом с безбожием и богоборче­ским правительством, усвоив себе радости и успехи безбожно построенной и богоборчес­кой родины, митрополит Сергий "прекло­нил" Церковь Христову под одно ярмо, под чужое ярмо, с "неверными", в причастие праведности "беззаконию", в противоесте­ственное, насильственное согласие Христа с Велиаром (2 Кор. 6, 14-15). Через две тысячи лет после крещения Христа, отка­завшегося "от поклонения ему" (Мф. 4, 9), митрополит Сергий, как знаменитый вели­кий инквизитор Испании, "преклоняет" выю Христа перед "ним". На призыв диавола: "Падши поклонишься мне", Христос отве­тил призывом к диаволу: "Иди за мною, са­тана" (Мф. 4, 9-10). Ни Христос не покло­нился перед искусителем, ни диавол не последовал за Христом, отыде от Него до вре­мени (Лк. 4, 13). Через две тысячи лет рус­ский великий инквизитор предпринимает новый мировой опыт, вновь сводит Христа с антихристом, "соглашает" их и преклоняет их под одно ярмо "грузовой антихр. повозки мира". Чудовищный союз – соединение не­ба и ада. Картина потрясающая! Картина не фантастическая, а из реальных красок Декларации. Краски дословные, действительные, рисунок не произвольный. Цер­ковь ужаснулась перед картиной. Иерархия и миряне, за немногим исключением, отвер­гли с глубоким волнением, с большой трево­гой и лишением митрополита Сергия своей любви и уважения, какими они раньше ок­ружали его. Многие с лишением доверия, неприязнью, враждою заподозрили в нем нечистоту его православия, перестали ви­деть в нем представителя Православной Церкви. Начались отделения, самосуды, приговоры, прекращение церковного поми­новения. Не прекращается до последнего времени постоянный ропот на митрополита Сергия во всех церковных округах. Так по­нята была Декларация Церковью – иерар­хией и мирянами. Митрополит Сергий не может жаловаться на неправильность пони­мания. Вся Церковь поняла документ оди­наково. Митрополит Сергий не может гово­рить, что он не имел ни таких, ни подобных намерений "преклонять" Церковь на союз с безбожниками-богоборцами и их вдохнови­телями. "Союз" создан вопреки действи­тельности. Произнося известные положе­ния, он подразумевал под ними весьма ограниченное содержание, более или менее до­пустимое обыденно-бытовым мышлением. Оказывается, многие люди, читая слова до­кумента, должны не только усваивать их прямой, буквальный смысл, но одновремен­но за тысячи верст прозревать и скрытые в душе автора мотивы, внутренне соединяе­мые с изложенными на бумаге словами. Возможное иногда, по степени логической полноты содержания, угадывание невыска­занных мыслей автора невозможно у митро­полита Сергия. Выражения его кратки, оп­ределенны и не имеют логического окруже­ния, которое оказало бы помощь в угадыва­нии скрытых мотивов. Дано очень ясное "да", и никакими ухищрениями нельзя сде­лать из него "нет". Когда документ выходит из рук автора, он отделяется от личности автора. Читатель не знает и не видит автора, он видит документ и по его словам судит о личности писателя. Таков литературный закон и право читателя. Если принять оправдание митрополита Сергия, что данные выражения он употребил не в буквальном смысле, что под ними надо подразумевать такие-то и такие-то слова – слова сами по себе означают одно, а внутренне имеется в виду другое, – придется его винить в дру­гом неблаговидном обстоятельстве – двой­ственности его намерений. Одной, явной стороной он направляет свою речь к правительству, а другой стороной, совершенно не соответствующей первой, к Церкви. Цер­ковь – не мирская дипломатия, которой не­редко свойственна такая непристойная двойственность языка.

В своей основе апология митрополита Сергия утверждает, что он "чист" и непови­нен ни в каких союзах. Ему можно верить или не верить. Могут верить лично знаю­щие его, но их малые сотни. Незнающих – большие тысячи. Они видят плод, и для знающих и незнающих плод этот отравлен ядом, и веет от него не Христовым благоуханием. Он причинил глубокое страдание Церкви, произвел болезненное нестроение внутри Церкви, подверг умалению славу Ее перед внешними. Ослабело у многих ощу­щение святости "Сергиевой церкви", и встал вопрос: не надо ли уйти из нея? "Плод принесен без худого намерения", – сказано у митрополита Сергия. Он знает, что при явном соглашательстве Церковь рассталась бы с ним тотчас же по падении плода с древа. Но думать ли, что отсутствие намерения снимает вину? Без намерения совершается нередко великое зло. Церковь и в таких случаях налагает свою епитимью на создавшего зло ненамеренно, ибо у нравственного существа много элементов вины и в ненамеренном деянии. Таким же образом Церковь сочла много повинным митрополи­та Сергия, допуская "ненамеренность".

Говорят: возможно разделение граждан­ского элемента от религиозного. Это или за­блуждение, или софизм. Социализм в от­влеченном представлении есть чисто эконо­мическая система. Многие поэтому думают, что экономическую жизнь можно построить, совершенно не касаясь религии. В одном и том же обществе могут существовать – ре­лигия сама по себе, а экономическое построение само по себе. В продолжении своем эта мысль будет говорить, что один и тот же че­ловек правой рукой может делать религиоз­ные дела, а левой, независимо от правой, – экономические, разрабатывать чисто эконо­мическую сферу жизни по желанию, по са­мым разнообразным системам. Такое представление основывается на другом пред­ставлении, что душа человека свободно де­лится на две сферы. В одной человек живет в Боге и религии, в другой – с одним толь­ко миром: гражданским, светским, земным. В последней части религия не требуется. Обе части живут параллельно, но и могут обходиться одна без другой. Представление о таких двух существованиях в душе – религиозном  и безрелигиозном – в основе своей неверно. Этот параллелизм и раздельность двух существований – в абст­ракции. Реально, конкретно его нет и быть не может. Для верующего, для христианина это невозможно потому, что к нему идет требование Христа – возлюбить Бога всем сердцем, всею душею, всем разумением (Мф. 22, 37), всею крепостью (Мр. 12, 30); не часть души, а всю душу, не духовную толь­ко, но и физическую "всю крепость" христианин должен отдать Богу. В душе вся жизнь – и вечная, и земная. Всю жизнь: и вечную, и земную, и духовную, и матери­альную – должно отдать Богу. И когда бу­дет строить жизнь земную христианин, он всюду подведет религиозную основу, всюду даст религиозное окружение, всюду вклю­чит религиозный элемент. Хотя бы имел дело с самыми материальными делами и пред­метами, христианин говорит: "Все во славу Божию". Когда будет строить жизнь неве­рующий, он не сможет взять лишь часть жизни для своего чисто экономического строения. Он будет стремиться взять не­пременно всю жизнь для безрелигиозного строения. Неверующие строители щедры на обещания полной религиозной свободы, то есть очень словоохотливо обещают предо­ставить некоторую часть жизни для любой религии с тем, чтобы всю остальную часть жизни занять исключительно безрелигиоз­ным содержанием. Но такие обещания, во-первых, неприемлемы уже по самой приро­де своей: безрелигиозность, какая бы она ни была, не применима для религиозности; во- вторых, эти обещания никогда не выполняются неверующими строителями жизни. Исполнение обещаний полной свободы и здесь возможно скорее только в абстракции. И религия, и атеизм в природах своих име­ют одинаковое свойство – центробежную силу расширения. И религия стремится объять всю жизнь, одинаково и атеизм, да­же в большей степени, стремится захватить себе жизнь. Атеизм может здесь преуспевать гораздо более, чем религия, ибо у атеизма больше средств и способов для дости­жения целей, нежели у религии. Религия пользуется одной лишь внутренней силой убеждения. Противно религии принуждать к религии. Для атеизма все позволено, кон­чая всеми видами насилия. Ими атеизм все­гда и пользуется для своего распростране­ния. Религиозная свобода поэтому наиболее представляется всегда религиозными пра­вителями, нежели атеистами.

Но представим атеистическое правитель­ство с идеальной терпимостью к религии. Это мало изменяет дело нашего вопроса. Христианин, как и верующий всякой другой религии, никогда не может удовлетвориться и примириться с атеистическим правлени­ем. В религии человек не изолирован от ок­ружающей его жизни – семейной, общест­венной и государственной. Религия не есть отдельная клеточка при многих других клетках организма. Христианин, как чело­век, является членом семьи, общества, госу­дарства. Когда весь организм строится безрелигиозно, существенно затрагивается ре­лигиозность человека. Он знает: "Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии. Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий" (Пс. 126, 1). Поэтому без­религиозное настроение жизни, хотя бы и самое терпимое к религии, хотя бы и при самом возможном разделении материально-гражданской стороны от религиозной, прин­ципиально не может быть приемлемо для христианина и человека всякой другой ре­лигии. Неприемлемость усиливается тем еще, что с виду чистая безрелигиозность есть в действительности настоящее богобор­чество, задающееся целью произвести полное уничтожение религии, христианства в особенности. Мнимое отделение религии от гражданской стороны нисколько не меняет существа дела. Эта гражданская сторона, во-первых, не сторона: это все тело государ­ства; и это все тело, во-вторых, совершенно атеистическое, богоборческое. Со света: с земли, из государства, из народа, из обще­ства, с площади, из дома, из семьи, даже с поверхности тела человека – с его шеи, ре­лигия начисто выметается и запирается в индивидуальную "внутреннюю клеть", в "душу", с тем, чтобы она не посмела выглянуть "за окно души", в окружающий мир. Про такую ли гражданскую сторону, про та­кую ли гражданскую "родину" может ска­зать митрополит Сергий: "мы с нашим пра­вительством, мы с нашим народом"? Между тем митрополит Сергий с нашим правитель­ством – полная противоположность. Мит­рополит Сергий находит возможным стро­ить жизнь так, что одна ее часть будет с религией, а при ней другая – без религии, чи­сто гражданская сторона. Правительство, даже если бы и была реальная возможность параллельного строения, так строить не то что не может, но не хочет так строить. Оно берет весь объем жизни и хочет его сделать целиком атеистическим. Идеологически и имперически это означает изгнание рели­гии, особенно христианства, из всего объема жизни, изгнание Бога, Христа, Его Церкви, для водворения антихриста, изгнание Бого­человека и создание человекобога. Прави­тельство здесь не дипломатическим языком говорит, оно идет с открытым забралом: до­лой Бога, долой Христа и Его Церковь, ре­лигию. Я – бог. Это не просто антихрист. Это далее антихриста. Антихрист знает Бо­га и Христа. Основа антихриста – одна гор­дыня. Правительство хочет не знать ни Бо­га, ни Христа, только себя – человека: я – бог, и свои намерения утверждать в новом государстве. Митрополит Сергий должен был сформулировать как-то иначе, так, что­бы не встать в противоречие с достоинством и существом Церкви, если вообще нужно было начинать такое трудное предприятие.

Наше государство совершает первый опыт в мире. Ступенями ниже происходит подобный процесс в других государствах – там, где имеется уже отделение Церкви от государства. Атеизация человечества разра­стается. Неведомы ее пределы. Идеологи­чески исход для христианства в атеистичес­ком государстве – уход из мира, из атеис­тического государства. (Но куда? Некуда.) Христианину остается скорбеть и терпеть, покоряться действительности. Покоряется не идеологически – он хранит свои принципы как святыню. При наличной действительно­сти это хранение – идея его жизни. Какой смысл? Христианин верит в Промысл. Бог ведет человека неуклонно к поставленным целям мироздания. Совершившееся – не мировой случай. Оно – акт, Вам попускаемый, мудрый и благой. Боготворческая эво­люция ждет хранения и защиты христиан­ского знамени – это необходимое звено и фактор той эволюции. Измена знамени, от­клонение в сторону, ослабление знаменосца в хранении знамени – угрожает отступле­нием и исключением из цепи эволюции, богоцарственной истории спасения. В словах митрополита Сергия прозвучала измена христианскому знамени, потому-то Церковь забила тревогу. Она ужаснулась восставше­го призрака. Ужаснулась за судьбу русско­го Православия, за место его в богоспасении.

Еп. Вениамин».

 

Архиепископ Павел, ознакомившись с письмом, передал его митрополиту Сергию, и оно вскоре попало в ОГПУ и было направ­лено затем начальнику Уральского Окруж­ного отдела ОГПУ со следующей характеристикой: «Из документа видно, что Вениа­мин не скрывает свою физиономию, а прямо призывает к борьбе с "безбожной властью". Предлагаем тщательно разработать Вениа­мина на предмет выявления его связей сре­ди местных церковников и его контррево­люционной работы».

28 июля 1929 года, после того, как со­трудниками ОГПУ были сделаны выписки из этого письма, начальник Уральского Ок­ружного отдела ОГПУ распорядился: «На­чать усиленную проработку Вениамина, окружить его нашими осведомителями, поста­вить перед последними задачу выявления связей Вениамина контрреволюционным духовенством... Результат вашей работы со­общить».

В начале сентября 1929 года в Ярослав­ле была арестована большая группа духо­венства во главе с архиепископом Варлаамом (Ряшенцевым). Был арестован и архи­епископ Павел (Борисовский), но вскоре, после согласия на сотрудничество с ОГПУ, он был освобожден.

3 января 1930 года Коллегия ОГПУ при­говорила архиепископа Варлаама и вместе с ним еще тридцать два человека к различ­ным срокам заключения, а 18 февраля 1930 года следователь ОГПУ распорядился: «Привлечь к ответственности через соответ­ствующие органы находящегося в ссылке епископа Вениамина Воскресенского за рас­пространение антисоветской переписки».

Смятение среди ярославской паствы про­должалось по-прежнему, и епископ Вениа­мин счел нужным и дальше разъяснять свою позицию, касающуюся церковных про­блем последнего времени, побуждая к размышлению и других.

8 октября 1929 года он писал священни­ку Александру Соколову, служившему на родине владыки в селе Переславское: «В Церкви судит всегда Церковь или кому Она поручает суд. Суд без Церкви – явочное выступление. Суд без Церкви – самосуд; власть на местах в период революционного расстройства – есть анархия. Отделившие­ся от митрополита Сергия совершили само­чинный, самозваный суд, скорее самосуд. Мое мнение по всему этому, что нужно возможное образование общего голоса Церкви. Невозможно это быстро. С терпением течем на предлежащий нам подвиг. Отсюда воз­можность страдания. Будем переносить их с покорностью и послушанием Церкви и с упованием на Небесного Кормчего. "Декла­рация" подлежит осуждению и суду. Кано­ны говорят об избрании, но в самой Церкви на всем протяжении истории весьма часто практиковались назначения и никогда на­значения не делались поводом к отделению от Церкви, нарушением свободы. Но за две тысячи лет Церковь никогда не была сво­бодной. Государственная власть постоянно нарушала эту свободу. Власть действовала или сама, или через Патриархов и Синоды. Церковь никогда эти нарушения не делала поводом к отделению от Патриархов и Синодов, через которые проводила свои нарушения светская власть. Церковь в данном случае умела различать подлинных нару­шителей от мнимых, кажущихся нарушите­лями, и терпела со смирением все творив­шиеся над Нею нарушения: назначения, перемещения, лишения, увольнения, изгна­ния, ссылки и т.п.».

20 февраля 1930 года владыка писал од­ной из своих духовных дочерей: «Помоги Вам Господь. Над Вами грянул нежданный гром, постигла скорбь, давящая рассудок, волнующая глубоко сердце. "Горе доящим в те дни", – предрек Спаситель о конечных временах. Спаситель из всех скорбящих выделил и особенно пожалел матерей с грудными младенцами. Даже отцы, по Спа­сителю, нравственно не почувствуют так, как матери; все остальные еще далее. Хотя про всех Он сказал: "Люди будут говорить горам: "Падите на нас", и холмам: "Покройте нас". Скорби ищущих утешения у гор и холмов – не наши скорби. Мы еще только с цветочками. Теперь мы можем отчасти представить страдания будущих скорбей и сопоставить их с нашими. Пока мы еще не дошли до этих "гор и холмов".

Из вашего письма слышно, что в первые моменты Вы были недалеки от гор и холмов, но видно и то, что Вы скоро же и справи­лись с первыми приступами. Мелькнула уже у Вас мысль о "ликвидации" себя. Но это не обвиняет Вас. Что такое Гефсиманская ночь? Это новое нападение диавола на Христа, взявшего на себя грехи человечест­ва. В чем состоят действия диавола в подоб­ных моментах? Он не создает их, но пользу­ется ими, только развивая их возможную интенсивность. Естественная предголгофская тяга сердца Христа от греховной ноши взята была диаволом для усиления ея, для доведения тоски до отчаяния, до отречения, до падения, до смерти. В Иуде этот натиск был для диавола удачен. Ко Христу он да­же не природился. Но люди немощны, к ним прирождается. То есть от мысли, возбужда­емой диаволом в душе, возникают желания, возбуждаются настроения; у одних разви­ваются до последней степени. В этом-то и состоит особенно работа диавола: он, как кузнец, мехами да угольями раздувает воз­никшее в душе настроение. И если человек поддается, развитие настроения идет быст­рым темпом и интенсивными степенями. Тут-то и возникают" убийственные" идеи и желания; или же они внушаются врагом и, находя благоприятную почву, охотно принимаются душой, нами же усиливаются и доходят часто до своего конца. У других развитие настроения задерживается молит­вой, и работа диавола отвергается. Как в первом случае, так равно и во втором одновременно действует и благодатная сила. Но в первом благодатная сила в человеке, под­дающемся вражескому внушению, не нахо­дит почвы; во втором она принимается и проявляется как содействующая и, в свою очередь, также усиливающая доброе чувст­во борющегося с диаволом человека и ему помогающая. При помощи ее человек и одо­левает первые приступы подавляющих чувств и выходит победителем.

С Вами и произошла такая невидимая духовная победа над диавольской работой, пытавшейся использовать бедственное со­стояние опечаленной души Вашей. Возбла­годарите Господа за помощь Вам. Прислу­шивайтесь и далее к голосу и воле охраняв­шей Вас благодатной силы.

Нельзя назвать неожиданным постигший Вас удар врага. Два еще года назад он мог казаться неожиданным. Но он подготовлял­ся тогда. При усвоенной Вами в себе любви к Церкви Христовой, ревновании о Ея благосостоянии, участии в Ея внутренней жиз­ни Вы не могли пройти незамеченной для врагов Христовых. Они следили за Вами и, вероятно, готовили свое нападение на Вас из-за спины. Удар совершился. Готовая бы­ло растеряться, Вы не растерялись при вне­запности удара. Теперь только должно рас­крыться, что дело Ваше было ненавистно противникам Христа и поэтому всегда чре­вато подобными последствиями, то есть со­держало в себе весьма ясную и определен­ную возможность всяких неприятностей и ударов. Для Вас это было неожиданностью, потому что Вы верили в человека, верили в его свободу в определении своих религиоз­ных убеждений и потому никогда не оста­навливались мыслью на кроющихся за всем этим возможностях, и не следили за собой по этой линии. Отсюда произошло и то, что не так, вероятно, внимательно сопоставляли с ними (то есть с этими возможностями) се­бя. Всякое дело в технике требует извест­ного оборудования. Дела души нашей – также. Только оборудование здесь иное. Несоответствие в технике между идеей ее и оборудованием дает сюрпризы. В душе на­шей так же. Произошло это и у Вас от доверия к людям и идеям. Разобраться в этом для каждого из нас необходимо и даже по­лезно. Спаситель сказал: "Что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях" (Лк. 12, 3). То есть содержащееся в самой сокровенной мысли непременно выйдет из своего сокрытия на мирской про­стор и принесет свои последствия. Спаси­тель заранее предупреждал своих учени­ков, посылая их на проповедь, чтобы они не думали, что могут укрыться от противника Христа, пройти незамеченными. Таково свойство Христова дела, подобно газу и его свойству – расширению. Ученики заранее должны быть готовы к тому, что их пропо­ведь выйдет на "крыши". Это и нам гово­рится всем. Первые ученики и были готовы. А мы, на двухтысячном году, далеко не все­гда "готовы". Это от "немощи нашей". Весь­ма свойственно нам.

Должны ли мы все это говорить после уже совершившегося? И полезно ли гово­рить это себе? Должны и полезно. Мысль назад – прежде всего объяснить проис­шедшее в настоящем – раскрывает хорошо место нашей личности в совершившемся деле и тем много умеряет волнение нашей души. Но, говорится, прошлого не воротишь. О прошлом остается одно: или раска­иваться, или не раскаиваться. Как Вам ни тягостно, но я уверен, что Вы не раскаива­етесь в соделанном Вами. Указывается нам на высокие примеры, в частности древнего праведника Иова. Но эти примеры для нас высоки. Евангелие говорит об этой высоте. И апостол Иаков повторил: "Терпение Иова слышали?" Да, Апостол может это сказать. Апостол сам был на этой высоте. Мы – не­мощны. А он же, "сам искушен быв, может и искушаемым помощи". Такой скажет правдиво и естественно. Но каждый из нас может подумать: падать или не падать ду­хом? Не падать духом – это по нашим си­лам. А надо всем этим: будем молить Бога о помощи – молить о помощи всем нам...»

В марте 1930 года владыка написал диа­кону Александру Николаевичу Шувалову в Рыбинск: «Многоуважаемый о. Диакон. Бла­годарю за память. Получил Ваше письмо. Простите меня, что долго не писал Вам. Это происходило не по небрежению. Даже здесь видящие нас жители иногда обращаются к нам: "что вы делаете, покушаете, а потом лежите на боку". Чтобы найти ответ на та­кой вопрос, вы спросите свою супругу – Вашу хозяйку, много ли она занята, много ли она лежит на боку? Мы, мужичье, непри­частные к хозяйству, всегда думаем, что обед готовится сам собою, что все домовод­ство "пустяки", ничего не стоит. И я так всю жизнь думал, а теперь увидел и узнал, что женщина – великая труженица в своем де­ле. Господь был в доме Лазаря. Мария си­дела у ног Спасителя, слушая Его учение, Марфа хлопотала по дому с угощением. Господь восхвалял часть Марии, но не пори­цал и часть Марфы. Господь любил Марфу, которая безропотно, в смирении, с усерди­ем, с любовью к людям несет свое земное бремя. Но, впрочем, суть слов Его в том, чтобы деловое бремя не поглощало всей ду­ши и не материализовало ее. Марфа, буду­чи хлопотливой хозяйкой, знала хорошо и дело спасения, ходила по временам за Гос­подом и любила Его не менее Марии. И мы, сильные, не ценили этого (например, я).

В квартире жили еще недавно вчетве­ром, теперь – втроем. Две комнаты, две печки. Один работает на стороне столяром, только этим и живет, один болен пороком сердца. Приходится работать немало по дому.

Второе наше занятие – писание писем. Оно весьма необходимое занятие, люди ждут руководства – духовного, церковного. Иногда дела бытия, личные потребности по­буждают нас быть в общении – бытовом или духовном. Изоляция от людей – не в заповеди христианской. Спаситель пришел построить из людей Церковь, то есть в пе­реводе на русский язык "собрание", обще­ство. Люди мыслятся не в личной изолиро­ванности, а в тесном соприкосновении одно­го с другим. Люди пишут мне, и обязанность моя большая – писать и отвечать. И знаете ли, сколько у меня имеется адресов? Больше ста. А рука моя правая все же ос­лабленная.

За здоровье мое благодарю Бога. Со мной должен был случиться настоящий, полный удар, но случилась только небольшая часть его. Господь не попустил полного развития болезни, и я существую, сохраняя работоспособность...»

В апреле 1930 года епископ Вениамин в ответ на полученную посылку написал од­ной из своих духовных дочерей в город Петровск Ярославской губернии: «Получил вчера Ваш ящик. Приношу благодарность за Ваше усердие: черные сухари – очень хороши. Здесь черного хлеба не знают и печь его не умеют. Пшеница одна, но она яровая и весьма мало вкусная. В нынешний же год у киргиз нет никакого хлеба – не уродилось ничего. Весьма мало у них уро­дилось просо. Это главный киргизский по­сев. Несчастные, голодают сильно. Киргиз­ская власть совершенно не помогает своему народу в перенесении голода. Первобытный народ, первобытны и его представители. Мечеть у них закрыта. Собрания на молит­ву прекратились. Среди киргиз также по­явились бедняки. Религия мешает земной жизни, и религию стали убирать с земли. Кто же может сказать из них, что им жить стало лучше? Детей киргизы также воспи­тывают в школе без религии. Иду я по ули­це, попадается девочка лет тринадцати. "Бог есть?" – обратилась она ко мне. Отве­чаю по-киргизски: "Бар"[3]. Девочка засмеялась и пошла далее. Сеются злые семена и здесь и повсюду в невинные детские души. Я не видел еще ни одного бедняка, которого мог бы назвать симпатичным. Все они дерз­ки, грубы, говорят в дерзком тоне, большие самохвалы. Когда будет какое-либо общест­во, где одни такие субъекты из таких духов­но диких людей, то что будет это общество? Известно хорошо, как возводят крепкие строения. Кладут стену из тесаных камней, они подогнаны друг ко другу и укладывают­ся хорошо, ложатся прочно, дают крепкую стену. Видел на Кавказе и другие строения. Клали стену из рваных нетесаных камней. Цементом, как глиной, связывали их, но ненадолго: дожди вымывали цемент, ветра выветривали, морозы производили трещи­ны, и стена распадалась. Ах, рваные нетеса­ные камни – гордые, грубые, самолюбивые люди. Им никогда не образовать собой плот­ную, крепкую стену. Они, как стена, распа­дутся. Юлиан Отступник был христианин, потом отрекся, учился вместе с Григорием. Какое зло подготовляет себе человечество, воспитывая таких девочек...»

17 марта 1930 года епископа Вениамина и вместе с ним других ссыльных вызвали из Каратюбе в Уральск. «Ехали обозом, – пи­сал владыка, – из 22 подвод... 44 вола. И волы, и кучера голодные как волки. Ехали неделю. Обглодали нас троих начисто. Ся­дем за чай вокруг: у нас – сухари, у кирги­зов – несвежее мясо на 3 дня. Сядем, и вот тянутся к нам 22 руки: "Дай нан (хлеб)!" В Уральске не было уже ни одного сухаря...»

По приезде в Уральск владыка Вениамин был заключен в тюрьму, всего по этому де­лу было арестовано 29 человек, а поскольку он имел сан епископа, то ОГПУ сделало его главным обвиняемым по делу, воздав таким образом честь его сану.

5 апреля епископ Вениамин был допро­шен и, отвечая на вопросы следователя, сказал: «Виновным себя не признаю, на со­ветскую власть я никогда и никого не на­травливал. Причем видеться с участниками, перечисленными вами, я не виделся лично, многих совершенно не знаю, поэтому разу­мею исключительно письменные связи с указанными лицами, а они, эти связи, у ме­ня были регулярны и по различным вопро­сам, – я заявляю, что в письмах к ним на советскую власть я их не натравливал. Что, собственно, означает натравливать на со­ветскую власть? В подлинном понимании я не добивался того, чтобы внушить верую­щим мысль о свержении советской власти, но я абсолютно не согласен с ее политикой гонения на религию, с ее антицерковной, антирелигиозной деятельностью... Я борюсь с безбожием советской власти, жалуюсь на это безбожие, но убежден, что это не озна­чает призывание к свержению советской власти как государственной власти. В моем понимании религия и государство – два разных института. Жалоба на безбожие не означает борьбы с государством. В одном из писем на имя епископа Ярославского Павла я писал, что если судьбой истории суждено произвести государственную перемену ког­да-либо в СССР, в смысле перемены совет­ской власти на другую, то в этом повороте большую долю вины будет иметь сама со­ветская власть, так как она своей политикой безбожия возбуждает против себя населе­ние и не вызывает к себе симпатии. Вы са­ми больше всего возбуждаете верующие массы против себя, именно своей безбожной политикой...»

Из тюрьмы он продолжал писать своим духовным детям и близким, и причем ни в чем не было нарушено его мирное состояние духа: «В свое время – 17/III-30 года, теле­граммой извещал тебя о перемене места своего жительства. 6/IV-30 года на волах путешествовал в Уральск. Последний при­нял меня в свои объятия. В них пребываю по сие время. Неопределенный срок, по всем данным – весьма немалый, проведу и впредь. Моя квартира: г. Уральск, изоля­тор, В.В. Предъявлена ст. 58 п. п. 10, 11, ст. 59 п. п. 2, 7. Это уже вновь с локализацией в г. Уральске. Пасху встречали в камере № 10, имея в ней сожителей 74. Несмотря на то что в Уральске я "странник и пришелец", я разговлялся куличами, сыром и крашенны­ми яйцами от некоторых уральцев. "Везде земля Господня". Пока еще так... »

1 ноября 1930 года владыка писал духов­ным дочерям в Тутаев: «Многоуважаемую Александру Ивановну и Елену Ивановну приветствую с семейным праздником, днем св. мученицы Александры. Было время, ког­да и женщины – старые и юные – были в мученицах. В наше время многие из них ревностные сотрудницы Церкви, но Господь еще не судил явить их поприще современ­ного мученичества за Церковь. Пусть, со­гласно воле Божией, в таком случае, взамен подвига современного страдания служите­лей и сынов Церкви, женщина православная не ослабевает в мирном служении Церкви. "Колесница Божия тмами тем" (Пс. 67). И если в этой "колеснице" женщина не про­явит своей духовной силы, то мужчины бу­дут перегружены духовным трудом и, по­жалуй, многие утомятся. Молитва, не осла­бевать в молитве, не оставлять Дома Божия – это первое служение. Смолкли мои земля­ки. Это по времени, лучше так, благодарю Бога. Он хранит меня. Что Он готовит мне, не ведаю. Да будет воля Его...»

9 декабря епископ Вениамин написал священнику Николаю Розову: «Многоува­жаемого о. Николая поздравляю с днем святителя Николая. Помоги Господь нести бремя и честь пастырства Вашего с ревнос­тью Святителя. Дай Бог доброго здравия и процветания духовных сил. В Уральской тюрьме, где я и до сих еще пор, мне Бог по­слал случай познакомиться с сектантами и старообрядцами. Первых в Уральской епар­хии мало, вторых – много. Впервые была моя встреча с этими отступниками от Пра­вославия. И теперь стала ясной для меня беспомощность нашего рядового духовенст­ва и, главное, основной источник этой беспо­мощности. Он – в крайне малом знании Священного Писания. При знании его – на­ши сектанты беспомощны в логике. И если они когда сильны, то только в упорстве, са­танинском упорстве и невежественном твердолобстве, и диавольском лукавстве. И все это не страшно. "Мы сильны не на исти­ну, но за истину". Как виновны мы перед Богом, перед Церковью и Православием за незнание Слова Божия. Семинария хорошо поставила на рельсы, но мы растеряли сия орудия. Горе нам!..»

В тот же день он отправил духовной до­чери в Тутаев открытку: «Многоуважаемую Варвару Александровну приветствую с днем св. великомученицы Варвары. Помоги, Господи, благодушно нести бремя жизни. Среди житейских забот и дел да даст Гос­подь место для духовных забот и дел для христианского служения Церкви. Как в строении всякого дома есть архитектор, де­сятники, рядовые, каменщики, так и в стро­ении Дома Божия – Церкви Христовой, Архитектор – Христос, десятники – ие­рархия, каменщики – миряне. Пусть каж­дый из нас помнит, что все мы не только строители жизни земной, житейской и ма­териальной, но непременно – каменщики или десятники и в Церкви. Если мы веруем в Бога и в Христа, то каменщики – поло­жительно. Когда не веруем – каменщики отрицательно. Состояние "ни в тех, ни в сих", состояние "безотносительное", невоз­можно. И за то и другое будем некогда от­вечать. Пусть каждый из нас будет камен­щиком Христовым, а кому дано – десятни­ком. Дай Бог Вам душу живую – продол­жить труд этого каменщика...»

5 января 1931 года владыка писал своему брату в Москву: «Дорогой Митя! Земно кла­няюсь всем вам... Не пустые это звуки – наши духовные времена и сроки. Оставлять их никому и никогда не должно. Они дают незримые, но хорошо постигаемые токи ду­шам, которых никогда не производит "мiр" и не в состоянии произвести. Рождество! Сколько радостного трепета в этом слове переживалось в учебные годы и во все дру­гие времена! Знают ли это теперь современ­ные дети и юноши? Если нет, то, значит, ог­ромный сдвиг сделал русский мир в сторо­ну бездны. Христос провидел эти сдвиги и говорил: "Дерзайте, Я победил мiр ". Я уже в 14-й камере. Четвертое переселение! И в тюрьме нет подходящего места. С письмами – странное. Ниоткуда в ответ. Посылаются ли мои письма куда-либо? Не видать. Пока жив и здоров...»

12 января владыка писал священнику Александру Соколову в село Переславцево: «Как празднуете ныне Рождество Христово, много ли было народу в церкви, хорошо ли было пение? Славили ли по приходу? Уже­ли последнее должно прекратиться? Теперь новое время указывает нам и новые пути молитвы. Посещайте чаще своих духовных детей и непременно каждый раз совершай­те общую домашнюю молитву с чтением Евангелия. Наши духовные дети очень мало научены Евангелию. В проповедях мы мало излагали Евангелие, а более всего занима­лись в них моралью. Оттого прихожане ма­ло знают о Христе и Его Доме. Рассказом из Евангелия (в порядке, в системе) объясняй богослужение. Это доступно всем и каждо­му священнику. Об этом и надо проповедо­вать. Посылаю ноты, случайно попавшие в тюрьму... »

31 марта 1931 года епископ Вениамин на­писал протоиерею Александру Пурлевскому: «Дорогому о. Александру из казенного дома привет... Вспоминаю Ваши отеки – по­казались и у меня. На какой почве? В сердце не ощущаю ничего, почки пока нормаль­ны. Разве на почве общего истощения? Не мудрено. Суп наш – 2 кг пшена на 90 ведер воды. Но, в общем, готовлюсь ко всему: фи­зически и духовно. Благодарение Богу, чув­ствую хорошо... Началась весна, пока не для меня... »

Следствие по делу продолжалось около года, епископ во все время следствия тяже­ло болел и был определен в тюремную боль­ницу. Врач, поставивший ему диагноз в больнице, писал, что епископ болен эмфиземой, миокардитом, а также страдает от по­следствий кровоизлияния в мозг, выразив­шихся в параличе правой стороны тела, так что он почти не владеет правой рукой и но­гой, не может писать и с трудом говорит. Однако власти, несмотря на такое состояние здоровья владыки, не освободили его.

10 сентября 1931 года тройка при Полно­мочном Представительстве ОГПУ в Казах­стане приговорила епископа к десяти годам заключения в концлагерь. Приговор этот над ним уже свершиться не мог – епископ Вениамин скончался в тюремной больнице и был погребен в безвестной могиле. 

 

Игумен Дамаскин (Орловский)
«Реутов православный», № 2(8), февраль 2005 г. 

 

 



[1] Имеется в виду митрополит Ярославский Ага­фангел (Преображенский).

[2] Имеется в виду архиепископ Угличский Серафим (Самойлович).

[3] Бар - есть