«Свидетели той эпохи уходили один за другим, и нужно было на что-то решаться» – как священник посвятил свою жизнь новомученикам 

Архимандрит Дамаскин (Орловский), ответственный секретарь Церковно-общественного совета при Патриархе Московском и всея Руси по увековечению памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской, научный руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви», клирик храма Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе (Москва), постоянный автор рубрики «Новомученики» журнала «Фома».  

 

 В семь лет я впервые узнал о Христе, Которого я увидел на старой дореволюционной открытке. Там было Распятие. Я спросил мать: «Кто это?» Она довольно подробно рассказала мне о Христе, пострадавшем за людей. Но на этом наши беседы на религиозные темы прекратились. Сама она, хотя и была младшей в семье, что-то о Боге знала и хорошо помнила, как ее мать, дочь диакона, обремененная большой семьей, старалась выкроить время, чтобы пойти в храм. Всего три года прошло, как умер Сталин, и моя мать, как и многие, всего боялась. Да и были к тому основания. В 1937 году арестовали и расстреляли ее первого мужа. Ночные обыски, аресты и последнее прощание – такое остается в памяти на долгие годы.

В 1966 году в школе, где я учился, русскую литературу преподавала удивительная учительница. Бессребреница, идеалистка и немного юродивая. Она считала, что русскую литературу по-настоящему не понять, если ты не читал Евангелие, и в особенности Нагорную проповедь, которая у нее была переписана в тетрадку. Она зачитывала ее перед началом урока с объяснениями нравственного характера, которые увязывала с текстами русских классиков. 

Затем я стал читать много различных книг – значительно больше, чем тогда полагалось читать человеку, живущему в советской России. И через некоторое время разобрался в окружающей действительности.

 Среди других книг я читал и Евангелие. У меня никогда не было сомнения в истинности написанного в нем. Хотелось лишь глубже его понять и насколько возможно усвоить, и я стал посещать богослужение. 

В это время из нас, троих детей, во младенчестве была крещена только сестра, а брата и меня не крестили, помня террор конца 1930-х годов. Мои сестра и брат, который крестился взрослым, были выдающимися личностями, имевшими ясное представление о Боге, о мире и о грехе.  

Я ходил в храм, еще будучи некрещеным, и ощущал себя в малом Донском соборе закрытого в то время Донского монастыря как дома. Впоследствии, когда знакомый священник стал настойчиво уговаривать меня креститься, я отговаривался тем, что к крещению надо подготовиться. Это продолжалось до тех пор, пока не наступил момент, что мне уже нечего было возразить. И тогда я крестился.

 

Маленькое чудо 

Чудеса бывают большими и малыми, как бы показывающими нам, что Господь всегда с нами, во всем – до мелочей нашей жизни. Однажды знакомый священник дал мне почитать довольно редкую тогда книгу о преподобном Серафиме Саровском. Это было на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Эта книга была очень дорога для давшего ее мне человека. Я стоял на остановке, повесив сумку с книгой на поручи. Заговорившись со спутниками, я вошел в подъехавший троллейбус, а сумка осталась на остановке. Конечно, через некоторое время я вспомнил об оставленной сумке и вернулся, но ее на остановке не было, и казалось, что книга была безнадежно утрачена. 

 

На следующий день в дверь моей квартиры позвонил человек – он оказался паломником, приехавшим вместе с сыном помолиться у московских святынь. Увидев сумку, оставленную на остановке, где кроме него не было ни одного человека, он забрал ее и, найдя в ней книгу о драгоценном для верующего человека подвижнике и паспорт, привез ее по адресу. Для преподобного Серафима, по молитвам которого совершались чудеса исцелений, не представляло сложности вернуть написанную о нем книгу владельцу. Это было одно из тех многих знамений, благодаря которым я постоянно чувствовал в своей жизни присутствие Божие.  

«Что я скажу Богу в оправдание?»

Учась в Литературном институте имени А.М. Горького, я был уже достаточно церковным человеком. И учился я среди хороших людей, которые оставили в моей памяти самое отрадное воспоминание. Некоторые из них впоследствии стали священниками. У меня нет претензий и к преподавателям. Несмотря на повышенную идеологизированность этого учебного заведения, я этого почти не замечал.

А какую историю пережила наша страна в недавнее время, я уже знал, сталкиваясь с живыми свидетелями этого прошлого. И то, что я видел и узнавал от них, – могло бы удивить всякого. Это были одновременно и трагедия, и эпос, и блистательное свидетельство о героизме христиан.

Сначала эти рассказы я только слушал, затем стал записывать. И чем дальше шло дело, тем яснее для меня становилось, что в нашем прошлом – огромная, очень значительная эпоха, в которой кроме темного – крови, убийств и предательств – есть много светлого: и, прежде всего, это ни с чем не сравнимая духовная красота христиан. Но свидетели прошедшей эпохи уходили один за другим, и нужно было на что-то решаться.

  

Круг церковных людей, интересующихся прошедшей эпохой, судьбой тех, кого сейчас называют новомучениками, был невелик. Я навел справки, чтобы выяснить, будет ли кто-либо из них собирать сведения о новомучениках. И выяснил, что жизнь этому делу никто посвящать не станет. Речь шла не только о наших мучениках, как о святых последнего времени, но и о церковном Предании: будет ли оно зафиксировано в житиях мучеников или на этом месте останется провал – «обрушившийся мост» между прошлым и будущим. И предстояло разрушившиеся пролеты моста соединить, чтобы пройти по нему первым.

И подумалось: «Господь спросит тебя, почему ты не делал то, что для тебя было так очевидно, ведь и саму очевидность этого тебе открыл Господь». Ответа на это я дать бы не смог. А значит, надо было браться за дело. 

 

Люди – это живые иконы 

Дело это оказалось целиком делом веры, когда человек полностью должен довериться Богу. Делать – без особого плана и без расчета. Как в древности – встречать первого попавшегося человека, которого Бог пошлет тебе, как посланного именно к тебе; останавливаться там, где благословит тебе Бог и где тебя примут с миром. Ради драгоценного Тела Христова, ради Церкви Господь допустил почти «ходить по водам», исключительно полагаясь на произволение Божие и веруя, что Господь тебя не оставит.

  

 

 

Как-то приехали мы в село Калинино Пермской области, находящееся неподалеку от Белой горы, на вершине которой были тогда полуразрушенные здания Свято-Николаевского Белогорского монастыря. При въезде в село нам встретился высокого роста видный старик, которого нам послал Господь для беседы. Но чтобы принять даже и посланного Богом тебе человека, надо иметь не сомневающуюся веру. И беседа с ним не заладилась. Мы спросили его, в каких домах живут в селе старые люди. Человек ушел, а мы отправились к жителям села расспрашивать о монастыре, о его закрытии и судьбе монахов. И потерпели в этих расспросах неудачу – попадались в основном люди неверующие или приехавшие сюда из других мест. Поиск механический, внешний не дал результатов. Однако Господь всегда найдет путь, как исправить Свое дело.

 Уже поднявшись на Белую гору и помолившись там в полуразрушенном соборе с несколькими пришедшими на звук наших голосов, а главным образом пения, местными жителями, мы через несколько часов вернулись в Калинино, и навстречу нам вышел тот же высокий старик. Он привел нас к себе домой и действительно оказался единственным в селе свидетелем закрытия монастыря, знающим судьбу его насельников-монахов. 

Все эти люди, свидетели гонений, не боялись рассказывать о них, чувствуя на это произволение Божие. Они и сами были великими подвижниками, исполнившими заветы Христовы, людьми духовными, можно сказать, святыми людьми, насколько человек, находясь во плоти, может уловить черты человека небесного. Они и были моими учителями.  

Как-то в городе Санчурске, бывшей Вятской губернии, мы попросили в храме, чтобы кто-нибудь поведал нам о судьбе пастырей, которые здесь служили и здесь же были расстреляны. В храме все указали на Зою Ивановну, она, мол, лучше всех помнит события того времени. И кто-то взялся к ней проводить. Зоя Ивановна и в самом деле оказалась человеком и церковным, и знающим и проводила нас на могилу пострадавших священников. Впоследствии стали яснее и обстоятельства ее жизни. Трудно было понять, чего в ней было больше – чуда, решимости быть до конца верной Христу или жертвенности в служении людям? Она своей жизнью ответила на вопрос – бывают ли чудеса по молитве к святому, равные чудесам в древности.

В молодости она заболела раком и попала в больницу, причем, рак уже был такой степени, что надежды на выздоровление не было, она почти не вставала с постели. И тогда она помолилась чтимому в этих местах угоднику Божию Матфею Яранскому и дала обет, что пойдет на его могилу пешком, а это около 60-ти километров. Не откладывая исполнение обета, она, держась за стену, вышла из больницы и отправилась в путь. Где шла, где ползла. Люди в проезжавших мимо машинах останавливались, предлагали довезти ее до Яранска, но она отказывалась. И таким образом добралась до могилы в то время еще не прославленного во святых иеромонаха Матфея Яранского. И здесь, на его могиле, как евангельская кровоточивая, исцелилась. Впоследствии Зоя Ивановна вела подвижническую жизнь. 

Не будем говорить здесь о ее подвигах, скажем только, что она в своем доме всегда содержала одиноких старушек и каждую минуту, в каждый момент своей жизни спешила делать всем добро. Она была земным человеком, но такого духовного качества, что через ее душу можно было смотреть в небесные дали и видеть, как и чем жили подвижники в апостольский век и как жили святые во времена расцвета пустынничества. Можно было ощущать реально, созерцать глазами, что значит, когда человек близок к Богу, когда его молитва может легко быть услышана, и что такое человек, душа которого, просветившись небесным светом, становится подобна иконе.

Сомнения и препятствия

По благословению епископа Ивановского и Кинешемского Амвросия (Щурова) я был пострижен в монашество с именем Дамаскин – в честь преподобного Иоанна Дамаскина. Постриг совершил архимандрит Амвросий (Юрасов) в кафедральном Преображенском соборе города Иванова. Это было в 1988 году, в праздник Благовещения, он же и день памяти Патриарха Тихона. 28 декабря того же года епископ Амвросий рукоположил меня в иеродиакона, а на следующий день во иеромонаха.

И до рукоположения, и после этого я продолжал собирать сведения о пострадавших от репрессий в ХХ столетии. И конечно на этом пути бывали случаи, которые могли закончиться неприятностями.

В одном маленьком городке я расспрашивал дочь расстрелянного священника о судьбе ее отца, у нее была его фотография, может единственная сохранившаяся. На просьбу переснять фотографию она ответила отказом – так запугала детей репрессированных советская власть. Вскоре я пришел на кладбище, чтобы помолиться на могиле чтимого в городе исповедника, иеромонаха Серафима, умершего вскоре после освобождения из тюрьмы. Через некоторое время туда пришла и эта женщина. Что-то ее тогда поразило, и она приняла решение – отдать фотографию отца, чтобы с нее была сделана копия. Фотографию она отдала. Но какое же малодушие гнездилось тогда в сердцах людей, разрушая и парализуя их души, что уже через несколько часов она пошла в отделение милиции и наговорила там вероятно что-то про контрреволюцию и агитацию, так что к хозяевам дома, где мы остановились, был направлен милицейский наряд.

 

В 1989 году меня пригласили трудиться в Синодальную комиссию по изучению материалов, касающихся реабилитации духовенства и мирян Русской Православной Церкви, пострадавших в советский период. Через год в нашей стране многое стало меняться, стали открываться архивы органов госбезопасности. Настало время проверить собранные устные источники архивными документами, и я стал ходить в архив почти как на работу.  

За 20 с лишним лет, с 1990-го по 2012 год, вместе со своими помощниками я просмотрел около ста тысяч дел и из них около пяти тысяч, в той или иной степени имеющих отношение к Церкви, изучил детально. Но сначала мне выдали для ознакомления четыре десятка томов судебно-следственных дел по двум известным святителям: исповеднику и мученику Патриарху Тихону и митрополиту Петроградскому Вениамину (Казанскому). Это было настоящее перемещение из ХХ века в начало ХIХ-го или даже в более раннее время.

У меня были лишь чистые листы бумаги и ручка. Перспектива была не из отрадных – провести за выписками из архивных дел всю жизнь. После некоторых размышлений я, однако, принял решение, что, если Бог распорядится таким образом, то ради мучеников можно провести и так годы жизни. И я стал делать выписки из эпистолярного наследия мучеников, а также переписывать всё, что касалось перипетий в их судьбе. Это дало мне возможность шаг за шагом глубже понять их переживания и тот или иной их выбор. Попробуй-ка не только прочесть, но и переписать, разбирая иногда очень непростой почерк, их письма, различные записи – и тогда поймешь нечто бо́льшее.  

Результатом этих исследований стали около 1000 житий и около 1500 прославленных Церковью мучеников и исповедников. Появились службы новомученикам, людям открылось богатство их духовных трудов, то есть всё лучшее, с чем Русская Церковь подошла к началу ХХ века.

«Святые сами руководят нашими действиями» 

Занимаясь исследованиями, я не выбирал святых, которые бы мне нравились больше, я изучал историю без пропусков и исключений. Тем более уже по опыту я знал, что святые сами укажут, где и что изучать. Я избалован участием святых в своей жизни – они сами вносят свои коррективы в исследования!

В 1999 году Патриарх Алексий II благословил произвести исследования на острове Анзере Соловецкого архипелага с целью поиска места захоронения священномученика Петра (Зверева), архиепископа Воронежского, скончавшегося в Соловецком концлагере. После трех дней поисков мощи были обретены и затем доставлены в Москву, чтобы ученые подтвердили или опровергли их принадлежность священномученику Петру. Один из крупнейших ученых судмедэкспертов поначалу подтвердил их идентичность, но затем усомнился. Выход был только один – вскрыть всю территорию лагерных захоронений, чтобы увидеть своими глазами всех, кто здесь захоронен. На следующий год исследования были продолжены, все пространство лагерных захоронений было раскрыто и обнаружены еще останки. Изучение архива Соловецкого лагеря показало, что они принадлежат канонизованному священномученику Владимиру Введенскому. Так священномученики предложили продолжить исследование и обрести мощи пострадавшего именно на этом месте последнего мученика. 

*** 

 

Если спросить меня, счастлив ли я, то только и смогу сказать – безусловно. Счастлив жизнью в Церкви, общением со святыми, созерцанием той драгоценной жемчужины, ради которой евангельский купец отдал всё, что имел. Господь всегда давал все самое необходимое и еще немного больше, чтобы я всегда чувствовал себя Его должником.

 

Всякое дело на земле может быть исключительно путем к земному успеху или дорогой к спасению души. Памятуя жизнь святых и догадываясь о внутренних пружинах их духовного выбора, я старался выбирать второе. Нельзя ради какого-то дела жертвовать спасением своей души, но желательно, чтобы само дело становилось «инструментом» для приближения к Богу, жизни во Христе, как называл его святой праведный Иоанн Кронштадтский, делом, прокладывающим путь в Царство Небесное. И не только для тебя одного.  

Подготовила Анастасия Спирина

Фото Владимир Ештокин

ОТ РЕДАКЦИИ:

26 декабря отцу Дамаскину исполняется 70 лет. Редакция журнала «Фома» от всего сердца поздравляет его с юбилеем и желает ему помощи Божией, крепости сил душевных и телесных для продолжения его самоотверженного служения на ниве сохранения памяти о подвиге новомучеников и исповедников Российских.

https://foma.ru/svideteli-toj-epohi-uhodili-odin-za-drugim-i-nuzhno-bylo-na-chto-to-reshatsya-kak-svyashhennik-posvyatil-svoyu-zhizn-novomuchenikam.html