В 2024 году исполняется 25 лет со дня обре­тения мощей священноисповедника Романа Медведя. Это достаточный срок, чтобы подвести итоги, связанные с историей его канонизации, рассказать о его подвижнической жизни и оце­нить духовное наследие, которое он оставил.

О ком еще, кроме протоиерея Романа, мож­но сказать, что он во время одного из жесточай­ших гонений в истории Христианской Церкви в XX столетии создал полноценную церковную общину – Братство ревнителей и проповедни­ков Православия, в которое вошло несколько сот человек, и в течение десяти лет, вопреки всем невзгодам, поддерживал его деятель­ность? Он поистине был пастырем добрым.

На каждого человека отец Роман смотрел как на врученное ему Самим Богом духовное чадо. Пророческим оказался его сон, который он видел, когда ему было пять лет. Он видел себя пастырем среди овец. Одни овцы были белыми, другие – серыми, а третьи – черны­ми. И он стал мыть их в реке. И те, что были белыми, приобретали сияющую белизну; те, которые были серыми, становились белыми; а черные овцы при попытке отмыть их кусались и с криком убегали.

                                                               Протоиерей Роман Медведь. Москва. 1922 г.

Основная часть пастырского служения прото­иерея Романа прошла в Москве в храме святителя Алексия, митрополита Московского, располагавшемся в Глинищевском переулке. Храм этот был закрыт сразу же после ареста отца Романа в 1931 году и разрушен в 1934 году. В 1938 году на месте, где стоял храм, по проекту архитектора А.С. Щусева был построен жилой дом, в котором разместилась музей-квартира известного режис­сера и актера В.И. Немировича-Данченко и по­селились многие советские актеры.

А еще недавно в этом месте, в храме святи­теля Алексия, шла глубокая духовная работа. Духовные дети еженедельно приходили к про­тоиерею Роману на откровение помыслов – практика, давно исчезнувшая во многих мона­стырях, но позволявшая приобрести навыки трезвенной жизни. Его прихожане осмыслен­но читали Священное Писание. Изучив еван­гельский текст, кто-то один писал реферат, который затем зачитывался всем. Обычно христианин ощущает себя таковым в преде­лах храма, а за его порогом, когда он выходит в мир, приступает к своей работе на предпри­ятии или в учреждении, иногда совершенно забывает, что он ученик Христов, что перед ним единственный образ для подражания – Христос и те, которых Он называл Своими друзьями, – святые. Отец Роман учил своих духовных детей воспринимать мир целостно, что и в миру, на светской работе, они должны оставаться прежде всего христианами, а их ра­бота – не что иное, как жизненное послуша­ние, которое при добросовестном его испол­нении становится средством нравственного совершенствования и приобретает глубокий духовно-нравственный смысл. Его община бы­ла в каком-то смысле монастырем в миру, но без отгораживающих от мира монастырских стен и монашеских обетов. Христианами, жи­вущими в миру и живущими в монастырском братстве, по существу даются в крещении од­ни и те же обеты, и христиане не могут разли­чаться принципиально как христиане первого и второго сорта. Христос не положил ни пе­ред кем различия при исполнении заповедей и для всех предначертал узкий путь спасения, но каждому в соответствии с его талантами и дарованиями.

Священноисповедник Роман был од­ним из тех немногих пастырей, который мно­гочисленную и разнообразную по характерам людей паству сделал христианской, дал людям ощутить близость Христа. Дал им то церковное, что человек не променяет ни на что – ни на земную славу, ни на материальные блага.

                                                            Рака с мощами священноисповедника Романа Медведя

«К Братству были приписаны несколько приходских церквей в разных концах Москвы, где вели работу члены Братства. В самом храме Братства ежедневно совершалась ранняя литур­гия, и члены могли посещать ее еще до своей службы. Три раза в неделю по вечерам были ве­черние богослужения с беседами; члены Брат­ства старались ежемесячно приступать к свято­му причастию и активно участвовали в работе. < ...> Я имел возможность посвящать свои силы работе в Братстве, а потому это время принесло мне громадную духовную пользу; здесь я окреп духовно и начал жить в ограде Православной Церкви»,–писал о созданном протоиереем Ро­маном Братстве автор книги «Оптина пустынь и ее время» Иван Михайлович Концевич.

«Исповедь в храме святителя Алексия про­водилась главным образом частная. Многие откликнулись на призывы доброго пастыря, принесли покаяние за всю жизнь, повторили обеты крещения и встали на путь послуша­ния Церкви. Б храме все делалось бесплатно, руками предавшихся Богу людей: мыли полы, зажигали паникадила, лампады, звонили на колокольне, продавали свечи, читали каноны, Шестопсалмие и прочее, пели, регентовали – все это делали свои члены Братства.

Давшие обет послушания приносили еже­дневное исповедание своих помыслов и деяний через дневники, которые передавались батюш­ке раз в неделю, и получали наставления по всем вопросам. Шла глубокая духовная работа каждого человека над собственной душой»[1].

И потому святой праведный Алексий Мечёв, наблюдая за пастырской деятельностью отца Романа и побывав у него в храме, справедли­во сказал: «У тебя стационар, а у меня только амбулатория»[2].

Служа ближним, отец Роман старался нико­му не приносить страданий. Добрый пастырь, он готов был сам пострадать, но только бы не оказаться виновником страданий других. «Я ис­ключительно религиозный деятель, – писал он, находясь в тюрьме ВЧК, ее председателю Феликсу Дзержинскому. – Мой принцип – са­мому быть готовым идти на Голгофу, но никого на Голгофу не посылать и никому Голгофы не устраивать»[3].

Благодаря плодотворной пастырской де­ятельности отца Романа, ее плодам, в начале 1980-х годов о нем оказалось возможным со­брать обширные сведения, так как были живы многие члены его большой общины. Они рас­сказали о деталях жизни общины, о том, как вел свою паству отец Роман, о христианской атмосфере в общине и о том, насколько она была церковна и чужда любых других инте­ресов, кроме жизни со Христом. Не напрасно отец Роман был духовным сыном и учеником святого праведного Иоанна Кронштадтского, который выборки из своих дневников так и на­звал – «Моя жизнь во Христе».

В 1990-х годах открылась часть архивов госбезопасности, и стало возможным изучить судебно-следственные дела священноисповедника. Большое значение для уяснения пастыр­ского и исповеднического облика протоиерея Романа имели устные воспоминания его доче­ри, Ирины Романовны Медведь, жизнь которой Господь продлил на многие годы – для свиде­тельства об отце.

Сразу же после переезда семьи священника в Москву в 1921 году его четырехлетняя дочь Ирина тяжело заболела испанкой, болезнью, от которой умерли тогда в разных частях мира миллионы людей. Девять суток она не приходила в сознание, так что Анна Николаевна, супруга священника, выбилась из сил, про­водя бессонные ночи у постели дочери и уже теряя надежду на ее выздоровление. И вдруг девочка, как бы очнувшись, села в кровати и произнесла:

– Мама, я не умру, ты можешь спать.

– А откуда ты знаешь? – с удивлением спросила Анна Николаевна.

– А мне сказал мой дядя Вася, – ответила девочка.

– Какой дядя Вася? У тебя никакого дяди Васи нет.

– Как же нет?! Это мальчик, в беленькой рубашечке, в черных штанишках с черным по­яском. Он мне сказал: «Ты скажи маме, что ты не умрешь, ты долго будешь жить». Я его спросила: «Ты кто?» – «Я твой дядя Вася», – ответил он.

Анна Николаевна рассказала об этом мужу. Отец Роман с интересом выслушал ее и затем пояснил, что у него действительно был брат Василий, который умер в отрочестве и похоро­нен был в белой рубашке, в черных штанишках с черным пояском.

Весть, полученная от незнаемого ей в этой жизни дяди, исполнилась. Ирина Романовна скончалась в 2009 году, когда ей исполнилось девяносто два года.

В 1999 году, после того как все материалы, касающиеся жизни протоиерея Романа, были изучены и написано его жизнеописание, они были рассмотрены 12-13 мая Синодальной комиссией по канонизации святых. В то время в комиссии был следующий порядок работы. Подготовленный проект жития новомучени­ка распечатывался для всех членов комиссии. Затем автор жития зачитывал его, а члены комиссии могли делать на своих экземплярах пометки, чтобы задать вопросы докладчику. Автор мог что-то упустить, посчитав несущественным, что-то не прописать подробно за недостатком сведений или неточно выразиться, допустив двусмысленность, и это кем-то из слу­шателей может быть замечено. Это как раз тот случай, когда критика и дискуссия имеют боль­шое положительное значение. Если в неболь­шом церковном обществе, каковым является Синодальная комиссия, изучаемые материалы вызывают вопросы и недоумения, то какие же недоумения могут возникнуть в большом об­ществе, составляющем Поместную Церковь? Поэтому Синодальная комиссия выносила по­ложительные решения только тогда, когда они одобрялись всеми ее членами и принимались единогласно. Если же хотя бы один член ко­миссии был против и аргументированно мог изложить свою позицию, то принятие решения откладывалось. И это было разумно. Если среди восьми-девяти членов комиссии хотя бы один аргументированно выступал против принятия положительного решения, то за пределами ра­боты небольшой группы людей возражающих могут оказаться тысячи. Члены комиссии не на­шли препятствий для общецерковного просла­вления протоиерея Романа Медведя в лике новомучеников и исповедников Церкви Русской, и материалы были переданы Святейшему Па­триарху и Священному Синоду. Девятнадцатого июля Патриарх и Священный Синод приняли решение о передаче вопроса об общецерковной канонизации протоиерея Романа на очередной Архиерейский Собор.

Все то время, пока шла работа по сбору све­дений о священноисповеднике Романе, вопрос о его канонизации обсуждался мной с его доче­рью, Ириной Романовной. Как истинно церков­ный человек, Ирина Романовна рассуждала вне границ личной заинтересованности или род­ственных пристрастий и высказывала сомне­ние: а не рано ли? а принято ли в Русской Пра­вославной Церкви причислять к лику святых через столь краткий промежуток времени – шестьдесят лет – после кончины подвижника? Ей, современнице событий, пролетевшее время казалось недавним, потому что оно почти для всякого пожилого человека видится промель­кнувшим мгновенно. Ее мнение как церковно­го человека и ближайшей родственницы испо­ведника для меня было важно. В конце концов Ирина Романовна сама пришла к выводу, что это время настало.

После принятия положительного реше­ния Синодальной комиссией по канонизации о возможности причисления отца Романа к лику святых протоиерей Владимир Ригин, настоятель храма Покрова Пресвятой Богоро­дицы на Лыщиковой горе, обсудил этот вопрос с духовенством храма и церковным советом и подал прошение Патриарху Алексию II. Отец Владимир просил благословить перенести чест­ные останки исповедника в Покровский храм на Лыщиковой горе. Храм святителя Алексия, митрополита Московского, где служил прото­иерей Роман, был разрушен, и в Покровский храм на Лыщиковой горе перешли духовные дети отца Романа. Многие из них стали петь и читать здесь на клиросе и несли это благое послушание до конца своих дней. В Покровском храме некоторое время служил и духовный сын священноисповедника – протоиерей Алек­сандр Ветелев (1892-1976), во время гонений предоставивший приют сначала отцу Роману, а затем и его семье. В этом смысле нет в Москве храма, более связанного с жизнью священноисповедника Романа, чем Покровский храм на Лыщиковой горе. Двадцатого июня 1999 года Патриарх Алексий II благословил перенести честные останки протоиерея Романа Медведя из Малоярославца в Москву в храм Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе


Протоиерей Владимир Ригин читает Евангелие во время обретения мощей
священноисповедника Романа Медведя

После решения Патриарха о перенесении честных останков протоиерея Романа в Покров­ский храм я сообщил об этом Ирине Романовне. Она пожелала поехать в Малоярославец нака­нуне дня обретения, чтобы еще раз отслужить панихиду на могиле отца. Второго августа мы вместе побывали в доме, в котором протоиерей Роман жил два последних месяца перед кончи­ной и куда во время его смертельной болезни приходил причащать его протоиерей Зосима Трубачев (1893-1938)*, спустя полгода после этого принявший мученическую кончину на Бутовском полигоне, и я отслужил панихиду по отцу Роману.

На следующий день вместе с протоиереем Владимиром Ригиным, протоиереем Никола­ем Доненко, протодиаконом Николаем Попо­вичем, правнуком протоиерея Романа Никола­ем Щелкачевым и некоторыми прихожанами Покровского храма, уповая на помощь Божию и полагаясь на молитвенное предстательство самого священноисповедника, мы отправились в путь. Из документов, разрешающих перенос останков в Москву, у нас было лишь благосло­вение Патриарха.

Панихиду перед обретением отслужил протоиерей Николай, ныне епископ Ялтин­ский, викарий Симферопольской и Крымской епархии Нестор. После окончания панихиды мы приступили к раскопкам. Через некоторое время пришли представители администрации кладбища. Ознакомившись с письменным благословением Патриарха на перенос остан­ков в Москву, они сочли это недостаточным, и я вместе с правнуком отца Романа Николаем отправился к представителям гражданских уч­реждений, занимающихся вопросами переноса останков с кладбищ. Но их на месте в то время не оказалось, и для решения вопроса мы напра­вились к главе города. Тот оказался человеком разумным, сразу понявшим, что в данном слу­чае речь идет не о бытовом случае, когда, быва­ет, что родственники по каким-либо причинам желают перенести останки с одного кладбища на другое, а о событии церковно-историческом. Он сам уладил все необходимые формально­сти с гражданскими инстанциями, а правнук протоиерея Романа написал заявление, что не возражает, чтобы останки прадеда с кладбища в Малоярославце были перенесены в Москву. Так состоялось обретение мощей протоиерея Романа, в котором явственно ощущалась бла­годатная помощь самого исповедника.

                     

В настоящее время многие люди прибегают к молитвенной помощи священноисповедника, в особенности те, кто нуждается в устроении се­мейной жизни. Частицы мощей священноиспо­ведника Романа находятся в десятках храмов Русской Православной Церкви и в двух Помест­ных Церквах – Сербской и Польской. В честь священноисповедника Романа возводят храмы.

Церковно-общественный совет при Патри­архе Московском и всея Руси по увековече­нию памяти новомучеников и исповедников Церкви Русской постановил вести активную работу по популяризации подвига новомуче­ников. Осенью 2024 года планируется выход документального фильма «Священноисповедник Роман Медведь. Стремиться непрерывно к совершенству». Данный проект реализуется Региональным общественным фондом «Память мучеников и исповедников Русской Православ­ной Церкви» при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.

***

Священноисповедник Роман родился в 1872 году в Седлецкой губернии (Царство Польское, Российская империя) в семье по­чтенных родителей. Его отец Иван Осипович был учителем образцовой школы при Холмской духовной семинарии, мать Мария Матве­евна – высококвалифицированной акушеркой. Роман с отличием окончил Холмскую духовную семинарию и в 1894 году поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, где кроме прохождения курса богословских наук получил большой опыт проповедничества и миссионерской деятельности среди различных социальных слоев. В 1898 году он с отличием окончил ака­демию со степенью кандидата богословия. Тема кандидатской работы отражала его глубинные церковные и нравственные интересы: «Приход как основная форма церковной жизни».

Роман Медведь с супругой Анной Николаевной. 1901 г.

Живя в Санкт-Петербурге, Роман Ивано­вич познакомился с протоиереем Иоанном Кронштадтским и, став его духовным сыном, ничего впоследствии не предпринимал без его благословения. В 1899 году одаренный и обра­зованный выпускник академии был назначен помощником инспектора Литовской духовной семинарии. В1900 году Роман Иванович сделал предложение дочери священника Николая Не­взорова Анне и вскоре в соответствии со своим прошением был уволен с должности помощни­ка инспектора и отправился в Санкт-Петербург для рукоположения в сан иерея. Здесь блестя­ще образованному выпускнику академии было предложено на выбор несколько мест, причем митрополит Антоний (Вадковский; 1846-1912) обещал поддержать любой его выбор. В это же время его стали звать на место священника в Крестовоздвиженское трудовое братство, на­ходившееся в Черниговской губернии. Роман Иванович склонился к служению в храме при Братстве и, сделав этот выбор, все другие за­манчивые предложения воспринимал уже как помеху и соблазн. В 1901 году он был рукопо­ложен во священника ко Крестовоздвиженской церкви на хуторе Воздвиженском, где находи­лось Братство. Опыт, приобретенный отцом Ро­маном в Братстве, был неожиданным и полез­ным; здесь он смог увидеть, что можно устроить Братство, почти не соприкасаясь со Христом, поставив интересы экономической выгоды на первое место, а духовные – на второе. Однако изменить устав этой в большей степени хозяй­ственной, нежели христианской общины было невозможно, и отец Роман перешел служить в храм равноапостольной Марии Магдалины при училище лекарских помощниц и фельдше­риц в Санкт-Петербурге.

Общение с членами Крестовоздвиженского братства, граждански грамотными, но церков­но невежественными, привело отца Романа к мысли о необходимости написания катехизи­са в виде рассказов и диалогов, какие обычно бывают среди простых людей, когда они хотят поговорить о вере. И он написал книгу «Вечер­ние разговоры священника о вере», которая была издана в 1902 году в Санкт-Петербурге Александро-Невским обществом трезвости и рекомендована Учебным комитетом как по­собие при преподавании и изучении Простран­ного катехизиса митрополита Московского Фи­ларета.

Впоследствии служение отца Романа вновь оказалось связано с большими сообществами, которыми он был призван духовно руководить: в 1910 году он был назначен настоятелем Ад­миралтейского собора в Севастополе, а затем благочинным береговых храмов. Деятель­ность протоиерея Романа в Севастополе бы­ла настолько обширна и энергична, что даже равнодушное в религиозном отношении на­селение портового города под влиянием этого выдающегося пастыря стало менять свое отно­шение к вере. Постепенно храмы наполнялись молящимися, стали исчезать пороки, свиреп­ствовавшие среди моряков и до того времени казавшиеся неискоренимыми.

В 1915 году протоиерей Роман был назначен флагманским благочинным при штабе коман­дующего Черноморским флотом. В тот момент, когда разрушалось государство, он не только не оставил просветительскую и религиозную дея­тельность, но 19 апреля 1917 года учредил Брат­ство при Адмиралтейском соборе. Все в стране рушилось, а подлинный ученик Христов актив­но трудился и созидал.

Вскоре к власти в Севастополе пришли боль­шевики, начались бессудные расстрелы офице­ров и жителей города, разгоралась Гражданская война. Новая власть приняла решение аресто­вать и расстрелять священника. Двадцать пя­того декабря 1917 года протоиерей Роман был спешно командирован в Москву к Патриарху Тихону. Знакомый отцу Роману начальник вокзала задолго до отправления поезда посадил его в вагон, и священник благополучно прибыл в Москву. Патриарх Тихон благословил его ор­ганизовать в Москве такое же Братство, какое он организовал в Севастополе. И вопреки всем внешним препятствиям и неблагоприятной для религиозного созидания политической обстановке отец Роман активно приступил к ра­боте по организации Братства, что, конечно, в тех условиях не могло продолжаться долго. В 4 часа утра 22 мая 1918 года он был аресто­ван и заключен в Бутырскую тюрьму. Ордер на его арест был выдан председателем ВЧК Дзер­жинским.

Община протоиерея Романа у храма святителя Алексия, митрополита Московского. 1920-е гг.

Из камеры тюрьмы протоирей Роман писал Дзержинскому: «Я – исключительно религи­озный деятель и принципиально отделяю по­литику от религии, ни в каких политических партиях и организациях не участвую. Я и руководимое Братство имеем в виду организацию жизни на христианских началах. К этому я и зову тех, кто меня слушает на наших собрани­ях. Всегда мы настаиваем на том, что мы нахо­димся вне политики. Власти мы подчиняемся независимо от лиц и партий, в руках которых власть находится.

Мы протестуем против власти только в том случае, когда она потребует от нас исполне­ния противного нашей религиозной совести. Но и в подобных случаях наш протест чисто морального характера. Я принципиально против действия внешней силой и оружием. Я убежден в правоте своих убеждений, а по­сему верю, что единственное мое оружие есть оружие Слова Божия и в нем достаточно силы для победы над всяким противником, как бы ни был он внешне силен.

Ирина Романовна Медведь и иеромонах Дамаскин (Орловский) у дома,
в котором жил отец Роман в Малоярославце

На религиозную свободу и свободу убежде­ний я имею право, как и всякий гражданин Рос­сийского государства. Имею, как свободный гражданин, право и на распространение сво­их убеждений, и на идейную борьбу с разного рода заблуждениями. Так как я в своей деятель­ности никогда не выходил за эти пределы, ни­кого не возбуждал против властей и постоянно, наоборот, настаиваю на том, что пути насилия и борьбы с оружием – не мои пути и не моей организации, я протестую против лишения ме­ня свободы»[4].

С просьбой об освобождении протоиерея Романа к властям обратилось более шестисот человек из созданного им Братства. Разъясняя свою позицию и свое отношение к государству, отец Роман в бескомпромиссной и категорич­ной форме заявил одному из высокопоставлен­ных представителей ВЧК: «Если в советской России моя работа допустима, то я просил бы не чинить препятствий; если же она недопу­стима, то я уеду из предела советской России в другую страну, так как не могу жить, не сле­дуя своим убеждениям!»

В ответ тот заявил, что вопрос о его освобож­дении может быть решен лишь председателем ВЧК Дзержинским. Через два дня протоиерею Роману сообщили, что Дзержинский нашел его деятельность возможной в советской России и даст соответствующие указания не чинить ему препятствий. На следствии постепенно выяснилось, что обвинения членов Братства строятся в соответствии с какой-то внутренней инструкцией ЧК, в которой разъяснялось, как следует относиться к тому, что человек пишет, говорит или думает, когда никаких его дей­ствий обнаружить не удалось.

После освобождения протоиерея Романа Патриарх Тихон 1 сентября 1918 года опреде­лил его третьим священником в храм Василия Блаженного на Красной площади. Двадцать первого февраля 1919 года Патриарх назна­чил его настоятелем храма святителя Алексия, митрополита Московского, что в Глинищах, ставшего последним местом служения свя­щенника. Здесь отец Роман значительно рас­ширил пастырскую деятельность по созданию Братства. Седьмого сентября 1921 года прото­иерей Роман снова был арестован по доносам осведомителей и заключен в тюрьму Москов­ской ЧК, находившуюся в Большом Кисельном переулке.

Выслушав, в чем его обвиняют, отец Роман направил следователю заявление, в котором откровенно изложил свое мнение о предъяв­ленных ему обвинениях. «На мой вопрос, в чем я обвиняюсь, после третьего допроса вы мне только повторили предварительное обвине­ние – в контрреволюции. В контрреволюции я почитаю себя невиновным совершенно.

Контрреволюция есть что-то в плоскости по­литической, а моя работа ни в какой степени в политику не входит. Я работник исключитель­но религиозный, и в этой работе я действую не произвольно, а на точных законоположениях советской власти.

Я вновь прошу показать мне, в чем я контр­революционен? Предъявляя обвинение в контрреволюции, представители советской власти должны руководиться ясно сформули­рованным законом, который бы гарантировал граждан и самую власть от личного произвола и усмотрения отдельных лиц и учреждений.

Я такого закона не знаю, он вами мне не предъявлен, а посему в понимании контрре­волюционности я предоставлен собственному моему уму и моей совести.

Лично я некоторые распоряжения совет­ской власти в области религиозной политики почитаю ошибочными и вредными для РСФСР, что и высказал на третьем допросе, но каждый вправе думать по-своему, и поскольку думы не переходят в публичную агитацию, они не могут быть предметом государственного пре­следования. Закон может преследовать только проявления, а никак не мысли и убеждения. На третьем допросе я открыто заявил, в чем не одобряю иные распоряжения советской власти. Я высказал их на прямой запрос и убежден, что советская власть в подобном открытом и честном неодобрении заинтересована положитель­но более, чем в лицемерной лжи и подделыва­нии под нее. Я верю, что советская власть рано или поздно встанет на мою точку зрения, строго станет на почву декрета и Конституции и оста­вит антирелигиозную политику, как оставила и прежнюю экономическую политику.

Заявляю еще раз: ни в чем не повинны я и моя организация в контрреволюции. Если вы иного убеждения, прошу мне сказать, в чем неправильно мое понимание контрреволюции и какие контрреволюционные действия я допу­стил. Но прошу также указать мне авторитет­ный закон, определяющий контрреволюцию и способный гарантировать беспристрастие в решении моего дела»[5].

Члены общины подали жалобу во ВЦИК, тре­буя освобождения протоиерея Романа, такую же жалобу подала и супруга священника Анна Николаевна. Следователи после жалоб уско­рили следствие и стали вызывать свидетелей, после чего выяснилось, насколько разительно отличаются сообщения осведомителей от пока­заний свидетелей, из которых с очевидностью следовало, что священник невиновен перед властью.

Принципиальное неприятие обвинений, которые отцу Роману выдвигал следователь, направленные во ВЦИК жалобы – все это, в конце концов, возымело действие, и 21 но­ября 1921 года Комиссия по применению ам­нистии ВЦИК постановила: дело прекратить, арестованного освободить, отобранные при аресте переписку, документы и вещи возвра­тить. Через два дня отец Роман был освобо­жден. Избежавший бессудного расстрела, дважды арестовывавшийся без всякой с точки зрения закона причины, отец Роман мог бы уехать в Польшу, для чего у него были боль­шие возможности. Он родился на территории Польши. Хорошо знал польский язык. Там у него оставались родственники и друзья. Там у него было много знакомых по церковному служению еще с дореволюционного времени. Он мог бы устроиться вполне благополучно. Но он не стал и размышлять об этом, вернувшись к пастырской деятельности в храме святителя Алексия, митрополита Московского.

Отец Роман Медведь в Бутырской тюрьме. 1931 г.

Жизнь в приходе, которым руководил прото­иерей Роман, в 1920-х годах стала заметным явлением в церковной жизни города, и ОГПУ поставило своей целью закрыть храм святителя Алексия. Члены общины стали хлопотать перед властями, чтобы храм не закрывали. Предста­вители общины пришли с этой просьбой и к председателю ВЦИКа М.И. Калинину. Выслу­шав их, он сказал: «Ну что вы всё из-за одной церкви просите. Мы их все скоро закроем»[6].

Шестнадцатого февраля 1931 года, после праздника Сретения Господня, сотрудники ОГПУ арестовали протоиерея Романа и неко­торых членов Братства. Когда прихожане при­шли утром в храм, то увидели, что он закрыт на замок. Тридцатого апреля Коллегия ОГПУ приговорила двух членов Братства к пяти годам заключения в концлагерь, одиннадцать – к трем годам, шестерых – к пяти годам ссыл­ки в Казахстан, двух – к трем годам ссылки в Северный край, одну – к трем годам ссылки в Казахстан. Протоиерей Роман был пригово­рен к десяти годам заключения в концлагерь, и 3 июня 1931 года стало известно, что его отправляют в город Кемь на Беломорско-Балтий­ский канал.

Слева направо: протоиерей Владимир Ригин, протоиерей Николай Доненко,
иеромонах Дамаскин (Орловский)

Начался последний отрезок пути священни­ка – к совершенству. Из заключения он писал духовным детям:

«Ни время, ни место, ни переживания ни­сколько меня не изменили, я тот же, как и был ранее... и если нам придется встретиться в этой жизни, то радость нашего общения превзойдет прежнюю, потому что и я, и вы за это время будем неизменно трудиться над своим усовер­шенствованием...»

«Успокаиваю себя тем, что должны мы жить так, чтобы каждый новый день считать послед­ним в своей жизни (ожидая смерти) или же первым (в движении к совершенству). Напо­минаю себе, что мы здесь, в этой жизни, странники, а посему не надо огорчаться временными трудностями пути. Идти все равно надо, а Оте­чество – на небесах. Не огорчаюсь и тем, что приходится жить не по своей воле, а так, как здесь приказывают, потому что и по вере моей отречение от своей воли есть первое условие для движения к совершенству...»

«Бога нигде, никто и никакими условиями не может отнять от меня. А если Он со мною, что для меня все внешние тягости?! Что моя нищета и бессилие? Когда в Нем бесконечное море Силы и богатства. Он – мое бытие, Он – моя жизнь и сознание. В Нем я всех нахожу, до всех достигаю, всем владею...»

«Стою на Твердом Камне и не боюсь никаких волн. Это настроение бывает нередко, если ни­что не смущает совесть, и я об этом постоянно забочусь. Я имею дерзновение и всех вас и чув­ствую, и ощущаю – тогда ничто и время, и расстояние. В немощи своей и болезнях ощущаю силу, ясно, что не свою. Для меня ничто и за­ключение, и узы, мне ничего не надо, у меня все есть, я всем обладаю, я радостен и счастлив и всех встречаю с радостью и приветствием, а в жизни нашей это очень важно, потому что мы все здесь угнетенные и подавленные и своим несчастьем, и горем своих семей, так все ищут ободрения, ласковой улыбки, бодрости духа».

«Продолжаю учить себя, пользуясь каждым поводом. Учу себя так себя вести, чтобы всегда быть готовым спокойно и с христианским до­стоинством встретить всякие обстоятельства, как бы трудны они ни были, и умереть достойно своего звания. Учу себя никогда не сходить с крепкой скалы – нашей веры. Учу себя не под­даваться природной иллюзии почитать свое "я" центром вселенной, хотя с этой больной пози­ции начинают свою жизнь все люди. Как невер­но, что солнце ходит около земли, так неверно и это самосознание. Учу себя свое "я" утвердить в Едином Великом "Я", Которого мое "я" только луч и слабое отражение, а посему без Него и жи­вой связи с Ним оно обречено на неизбежное умирание. В Нем же и в самой смерти – жизнь бесконечная...»

«Завтра кончаются четыре года моего заключения. Кто бы мог думать, что я их переживу, а вот пережил и, если говорить о своей воле, еще хочу жить, дожить до освобождения и по­видать всех вас, может быть, и пожить с вами. Впрочем, оговариваюсь, и этого я желаю, как и писал вам не раз, для оправдания своей веры и славы Всевышнего...»[7]

И Господь не посрамил его веры. Двадцать шестого июля 1936 года отец Роман был осво­божден и поселился под Волоколамском. Но власти продолжали следить за ним, выдвигая претензии, что к нему ездит слишком много на­рода. «Какая-то мертвая струя влилась в жизнь, которая душит все живое, – и никуда от нее не денешься»[8], – с горечью как-то сказал отец Роман. Он переехал в Малоярославец и, пока были силы и позволяло здоровье, служил дома Литургию, которая была для него большим уте­шением. Здесь сотрудники НКВД попытались арестовать его еще раз, но, увидев, что священ­ник умирает, отступились. Восьмого сентября 1937 года душа священноисповедника отошла ко Господу.

В этот последний период времени прото­иерей Роман диктовал духовной дочери Зи­наиде Борютиной о самом дорогом в его жиз­ни – о Церкви: «Очень многие убеждены, что христианство одно. На самом деле одно истин­ное христианство, но история полна массой из­вращений христианства, так было доселе, так и в настоящее время.

Теперь, при массовом отпадении от ве­ры, многие полагают, что дни христианства в СССР – сочтены. На самом же деле дело об­стоит совершенно не так.

Подлинное христианство до того удовлет­воряет и отдельного человека, и все христиан­ское общество, до того их насыщает, обогаща­ет и делает счастливыми, что вкусивший благ подлинного христианства никогда от него не откажется, потому что никакое учение, никакая вера и никакие люди и другие существа не в со­стоянии дать человеку того, что дает настоящее христианство...

Христос умер для спасения нас от греха, умер, чтобы мы, глядя на Него, победившего смерть в воскресении, уже не дрожали за свои "подленькие животишки"... не боялись держать­ся правых путей из опасения, что от этого наша земная жизнь потерпит ущерб и даже смерть. Всякий верующий знает, что от самой смерти он ничего не потеряет, а выиграет, потому что тотчас же явится причастником жизни Хри­стовой в еще большей степени, так как плоть и кровь не дают возможности Христовой жизни раскрыться здесь, на земле, так, как она может раскрыться после смерти нашей, когда мы ока­жемся находящимися со Христом...»[9]

Архимандрит Дамаскин (Орловский)

Журнал Московской Патриархии 07 2024

* Священномученик Зосима Трубачев; память 13/26 февраля.

 

[1] Борютина 3.Н. Братская община при храме святителя Алексия в Глинищевском переулке на Большой Димитровке в Москве, возглавляемая отцом Романом в [19]20-[19]30-х годах нашего столетия. Рукопись.

[2] Там же.

[3] ЦГАМО.Ф. 4613.0л. 1.Д.307.Л.292.

[4] Там же.

[5] Дамаскин (Орловский), архим. Бог судил мне быть исповедником. Житие священноисповедника Романа Медведя. М., 2020. С. 175-179.

[6] Там же. С. 189.

[7] Там же. С. 204, 205, 215, 216-217, 229-230, 251.

[8] Там же. С. 258.

[9] Медведь Роман, прот. Основы истинного христианства. Рукопись.