24 июля (6 августа)
 
Священномученик
Николай Понгильский
 
Священномученик Николай родился 20 января 1879 года в по­госте Каряеве Угличского уезда Ярославской губернии в семье священника Николая Понгильского. По окончании Угличского духовного училища и Ярославской духовной семинарии Николай был назначен псаломщиком в храм Спаса Нерукотворного Образа в селе Спасском-на-Волге Рыбинского уезда[1]. В 1907 году он был рукоположен во священника ко храму в селе Ильинском, в 1910-м – переведен в церковь во имя иконы Пресвятой Богоро­дицы «Всех скорбящих Радость» в городе Рыбинске. В 1916 году отец Николай был командирован на фронт священником при 2-м лазарете 44-й пехотной дивизии, а по окончании военных дей­ствий, 11 января 1918 года, вернулся служить в тот же храм; здесь он прослужил до своего ареста в 1927 году.
В те годы ОГПУ уже имело обширную сеть секретных осве­домителей и активно пользовалось ими для сбора сведений пе­ред проведением арестов. В июне 1927 года Ярославское ОГПУ на основании сообщений осведомителей арестовало четырех свя­щеннослужителей, трех бывших околоточных надзирателей и ин­структора спорта при заводе. Следователь ОГПУ писал, что «дело возникло в результате поступивших в городской отдел ОГПУ све­дений», что обвиняемые «в частных беседах, на собраниях и с церковного амвона распространяют провокационные слухи в свя­зи с китайской революцией и разрывом дипломатических отношений с Англией».
Священник Николай Понгильский был арестован 11 июня 1927 года. Рассмотрев имеющиеся на него донесения секретных осведомителей и немного побеседовав с ним, начальник секрет­ного отделения Ярославского ОГПУ счел это достаточным, чтобы привлечь священника «к ответственности в качестве обвиняемого, заключив под стражу в каземате городского отдела ОГПУ». 13 июня отец Николай был допрошен.
– Не выступали ли вы когда-либо в проповедях или в частном разговоре против советской власти в целом или ее отдельных ме­роприятий? – спросил его следователь.
– Не выступал, – ответил священник.
– Каковы ваши личные взгляды на советскую власть?
– Как христианин подчиняюсь советской власти.
29 июня отца Николая допросил начальник секретного отделе­ния, который задал ему дополнительно ряд вопросов, в основном интересуясь, что он думает об отношении советской власти к об­новленцам.
Отвечая на его вопросы, священник сказал: «О том, что совет­ская власть потворствует обновленцам, я никогда и нигде не гово­рил. Против обновленцев я также никогда не выступал, почему и не мог говорить о том, что власть потворствует им. О том, что незаконно передаются храмы от тихоновцев обновленцам, я так­же никому не говорил. Обязанности благочинного я выполнял вплоть до ареста, причем личных распоряжений от своего имени я по своему округу не рассылал, все распоряжения исходили от викарного епископа[a] или управляющего епархией, хотя и рассылались за моей подписью. Являясь благочинным 1-го округа Ры­бинского уезда, я был лишь старшим среди духовенства своего округа; о том, что рыбинским духовенством допускались в пропо­ведях выступления против советской власти – мне не было известно...»
Расследование показало несостоятельность обвинений, и 18 июля 1927 года ОГПУ распорядилось освободить обвиняемых. После освобождения отец Николай вернулся к служению в своем храме и исполнению обязанностей благочинного.
В 1929 году власти приступили к проведению в Ярославской области широкомасштабной кампании по закрытию церквей и передаче части из них обновленцам. 26 марта 1929 года был рас­торгнут договор с православной общиной Георгиевской церкви в городе Рыбинске, одновременно отобран Спасский собор, при­надлежавший обновленцам, которые сразу же после этого подали ходатайство о передаче им православной Георгиевской церкви. 7 апреля 1929 года это ходатайство было удовлетворено, и 15 апреля представители власти явились вместе с обновленцами для пере­дачи им храма. Собравшийся в храме народ плотным кольцом окружил обновленцев и представителей власти, протестуя против передачи; спасаясь от толпы, пришедшие скрылись в алтаре, где находились до прибытия милиции. Передача храма обновленцам была на время отложена.
ОГПУ приступило к расследованию инцидента; в первую оче­редь были арестованы некоторые из присутствовавших в тот день в храме прихожан. После их допросов ОГПУ арестовало двух свя­щенников, диакона, псаломщика и председателя церковного со­вета. Всех обвинили в подстрекательстве к беспорядкам, в резуль­тате которых представители власти были помяты и испачканы, причем у одного из них была вырвана из кармана кепка, а обнов­ленцы избиты.
«Арест перечисленных лиц, – писал начальник отдела ОГПУ, – и другие мероприятия чисто чекистского характера, облегчив дело передачи, одновременно создадут благоприятную атмосфе­ру, почву для развития обновленчества, частично подготовлен­ную нами путем дискредитирования отдельных руководителей тихоновского лагеря (благочинного Понгильского) <...>, отбор Воздвиженского храма нами мыслится произвести через 2–3 не­дели после ареста церковников Георгиевской общины, дабы, со­хранив разрыв во времени, не создать впечатление администра­тивного нажима на Церковь, чему должно способствовать долгое прохождение в разных инстанциях вопроса закрытия упомянутого храма...»
Сотрудники ОГПУ завели агентурное дело и для его наполне­ния привлекли осведомителей, собирая через них материалы для последующих арестов духовенства Ярославской области. 31 июля 1929 года уполномоченный СО ПП ОГПУ по Ивановской Про­мышленной области составил обзор этих материалов, а также ре­зультатов наружного наблюдения.
Подводя итоги, уполномоченный написал: «На основании из­ложенного и принимая во внимание возросшую активность цер­ковников на территории области <...>, полагал бы: собранные разработкой материалы реализовать следствием, предварительно произведя обыски и аресты».
Для начала было решено арестовать: по Ярославскому округу – епископа, семерых священников и двух мирян; по Кинешемскому – епископа, четырех священников и одного мирянина; по Александровскому – пятерых священников и двух мирян. Впоследствии число арестованных дошло до тридцати семи чело­век. Среди них 18 сентября 1929 года был арестован священник Николай Понгильский. Основным материалом для его обвинения явились найденные у него церковные документы: копия доклада архиепископа Варлаама (Ряшенцева) на имя митрополита Сергия (Страгородского) и ответ митрополита, письма епископов Сера­фима (Самойловича)[b] и Вениамина (Воскресенского), которые были квалифицированы следователями ОГПУ «как уличающие <...> в антисоветской агитации и организованной связи».
На следующий день следователь допросил отца Николая, ко­торый, отвечая на его вопросы, сказал, что не признает себя вино­вным, если не считать преступлением, что он ежемесячно посы­лал деньги находящимся в ссылке епископам — Рыбинскому Вениамину (Воскресенскому) и Угличскому Серафиму (Самойловичу).
3 октября следователь предъявил отцу Николаю обвинение в том, что он «совместно с другими лицами, используя религиоз­ные предрассудки... верующих, вел организованную работу и агитацию, направленную к подрыву и ослаблению советской власти».
В тот же день следователь допросил священника. «В предъяв­ленном мне обвинении, – сказал отец Николай, – не признаю себя виновным <...>. Большинство <...> денег принадлежит не мне лично, а собраны на епархиальные нужды и на помощь вы­сланному епископу Вениамину. Деньги эти собирались с общин <...>. В этом я ничего не видел направленного против советской власти <...>. Относительно моей связи с Ярославлем, то да, я там бываю. Там служит мой брат, священник Понгильский. Бывал я также как благочинный и у архиереев. На собрания меня в Яро­славль никто не приглашал и я на собраниях, где бы обсуждались церковные вопросы, не бывал <...>. Относительно происшедших беспорядков в рыбинском Георгиевском храме при передаче его обновленцам я могу лишь сказать одно, что я в это дело не вмеши­вался <...>. Происшедший конфликт я считаю выражением воз­мущения верующих поведением... обновленцев».
8 ноября 1929 года уполномоченный СО ПП ОГПУ по Ива­новской области составил обвинительное заключение, в котором Церковь выставлялась антисоветской организацией. Едва ли не главным антисоветским документом явилось изъятое при обыске у отца Николая и приобщенное к делу в качестве вещественного доказательства письмо епископа Рыбинского Вениамина, в котором тот делал попытку осмыслить церковные события последнего времени в общем контексте церковной истории[2].
Священник Николай Понгильский был обвинен в том, что при передаче Георгиевской церкви обновленцам «как благочин­ный города Рыбинска <...> не принял мер для предотвращения эксцесса, а еще и в том, что, являясь благочинным, организовал денежный сбор с религиозных общин, направляя эти деньги ссыльному епископу Вениамину Воскресенскому...».
3 января 1930 года Коллегия ОГПУ приговорила отца Николая к пяти годам заключения в концлагерь, и он был отправлен в Сибирь. Вернувшись из заключения, отец Николай стал слу­жить в Христорождественской церкви в селе Большое Титовское Тутаевского района.
В 1940 году в этом районе началось строительство узкоколейки для разработки торфяников; на ее прокладку сгонялись не толь­ко местные жители, но и население из других мест; зачастую это была комсомольская молодежь. В дом, где жил отец Николай, были поселены девушки-комсомолки, и одна из них, враждебно настроенная к Церкви, оклеветала его. Как-то утром она долго пудрила нос, и отец Николай, глядя на нее, пошутил, что слыхал, будто комсомольцы не умываются. 28 октября 1940 года отец Николай был арестован и на сле­дующий день допрошен. Он не признал себя виновным; на за­читанные ему показания свидетелей отвечал, что эти показания отрицает, и если свидетели дали их, то, вероятно, только после за­пугивания. Допросы продолжались несколько суток и проходили в основном ночью. На всех допросах отец Николай отверг предъ­являвшиеся ему обвинения.
11 января 1941 года в Ярославском суде состоялось закрытое слушание дела. Помощник областного прокурора в конце слуша­ния заявил, что считает священника социально опасным и просит при вынесении ему приговора определить максимальный срок наказания. После него выступил защитник, который, подтвер­див, что вина священника доказана, просил смягчить ему меру наказания, поскольку тот политически не образован.
Суд приговорил отца Николая к максимальному сроку за­ключения – десяти годам с последующим поражением в правах на пять лет.
16 января отец Николай направил из ярославской тюрьмы в Судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР кассационную жалобу, в которой писал: «Не признавая себя виновным, <...> я считаю приговор чрезмерно жестоким. По показанию <...> свидетельницы <...>, выражавшей ранее нена­висть к духовенству <...>, она пристрастно исказила <...> един­ственный случай, имевший место шутки, во время чаепития в квартире моей домохозяйки <...>, когда я <...> произнес фразу, что я слыхал, будто комсомольцы не умываются <...>, я не могу согласиться с формулировкой, объявленной мне в обвинении и тем более в приговоре <...>. Прошу Верховный суд отменить жестокий приговор».
12 февраля 1941 года Судебная коллегия, рассмотрев жалобу священника, определила: «приговор суда оставить в силе, а жало­бу осужденного Понгильского оставить без удовлетворения».
Священник Николай Понгильский скончался 6 августа 1942 года в исправительно-трудовой колонии в Ярославле и был погребен в безвестной могиле. 
 
Игумен Дамаскин (Орловский)
«Жития новомучеников и исповедников Церкви Русской. Июль. Ч.2»
Тверь. 2016. С. 5–13 
Примечания
[a] В то время им был епископ Вениамин (в миру Василий Константинович Воскресен­ский), священномученик; память 22 сентября / 5 октября.
[b]Священномученик Серафим (в миру Семен Николаевич Самойлович), архиепи­скоп Угличский, викарий Ярославской епархии; память 22 октября / 4 ноября.
[1]Ныне село Спасс Рыбинского района Ярославской области.
[2] «Говорят: возможно разделение гражданского элемента от религиозного. Это или заблуждение, или софизм.
Социализм в отвлеченном представлении есть чисто экономическая си­стема. Многие поэтому думают, что экономическую жизнь можно постро­ить, совершенно не касаясь религии. В одном и том же обществе могут суще­ствовать – религия сама по себе, а экономическое построение само по себе.В продолжении своем эта мысль будет говорить, что один и тот же человекправой рукой может делать религиозные дела, а левой, независимо от пра­вой, – экономические, разрабатывать чисто экономическую сферу жизнипо желанию, по самым разнообразным системам. Такое представление ос­новывается на другом представлении, что душа человека свободно делитсяна две сферы. В одной человек живет в Боге и религии, в другой – с однимтолько миром: гражданским, светским, земным. В последней части рели­гия не требуется. Обе части живут параллельно, но и могут обходиться однабез другой. Представление о таких двух существованиях в душе – религиоз­ном и безрелигиозном – в основе своей неверно. Этот параллелизм и раз­дельность двух существований – в абстракции. Реально конкретно его нети быть не может. Для верующего, для христианина это невозможно потому,что к нему идет требование Христа – „возлюбить Бога всем сердцем, всеюдушею, всем разумением“ (Мф. 22, 37), „всею крепостью“ (Мк. 12, 30); нечасть души, а всю душу, не духовную только, но и физическую „всю крепость“ христианин должен отдать Богу. В душе вся жизнь – и вечная, и зем­ная. Всю жизнь: и вечную, и земную, и духовную, и материальную – должноотдать Богу. И когда будет строить жизнь земную христианин, он всюду под­ведет религиозную основу, всюду даст религиозное окружение, всюду вклю­чит религиозный элемент. Хотя бы имел дело с самыми материальными де­лами и предметами, христианин говорит: „Всё во славу Божию“. Когда будетстроить жизнь неверующий, он не сможет взять лишь часть жизни для своегочисто экономического строения. Он будет стремиться взять непременно всюжизнь для безрелигиозного строения. Неверующие строители щедры на обе­щания полной религиозной свободы, то есть очень словоохотливо обещаютпредоставить некоторую часть жизни для любой религии с тем, чтобы всюостальную часть жизни занять исключительно безрелигиозным содержа­нием. Но такие обещания, во-первых, неприемлемы уже по самой природесвоей: безрелигиозность, какая бы она ни была, неприменима для религи­озности; во-вторых, эти обещания никогда не выполняются неверующимистроителями жизни. Исполнение обещаний полной свободы и здесь воз­можно скорее только в абстракции. И религия, и атеизм в природах своихимеют одинаковые свойства – центробежную силу расширения. И религиястремится объять всю жизнь, одинаково и атеизм, даже в большей степени,стремится захватить себе жизнь. Атеизм может здесь преуспевать гораздоболее, чем религия, ибо у атеизма больше средств и способов для достиже­ния целей, нежели у религии. Религия пользуется одной лишь внутреннейсилой убеждения. Противно религии принуждать к религии. Для атеизмавсе позволено, кончая всеми видами насилия. Ими атеизм всегда и пользу­ется для своего распространения. Религиозная свобода поэтому наиболеепредставляется всегда религиозными правителями, нежели атеистами. Нопредставим атеистическое правительство с идеальной терпимостью к рели­гии. Это мало изменяет дело нашего вопроса. Христианин, как и верующийвсякой другой религии, никогда не может удовлетвориться и примиритьсяс атеистическим правлением. В религии человек не изолирован от окружа­ющей его жизни – семейной, общественной и государственной. Религия неесть отдельная клеточка при многих других клетках организма. Христианинкак человек является членом семьи, общества, государства. Когда весь орга­низм строится безрелигиозно, существенно затрагивается религиозность че­ловека. Он знает: „Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущий;аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий“ [Пс. 126, 1]. Поэтому безрелигиозное настроение жизни, хотя бы и самое терпимое к религии, хотябы и при самом возможном разделении материально-гражданской стороныот религиозной, принципиально не может быть приемлемо для христианинаи человека всякой другой религии».