16 (29) июля
 
Блаженная исповедница
Матрона Анемнясевская
 
Славная исповедница Христова блаженная Матрона Анемня­севская, или, как ее называли современники, Матренушка, Матреша, родилась 6 ноября 1864 года в деревне Анемнясево Каси­мовского уезда Рязанской губернии, насчитывавшей к началу ХХ столетия триста дворов; жители деревни занимались хлебопа­шеством и отхожими промыслами, в основном на лесоразработ­ках и лесопильных заводах. Ближайший к деревне храм великому­ченицы Параскевы, к которому она была приписана, находился в четырех километрах в селе Шеянки[1]. Родители блаженной, Гри­горий и Евдокия Беляковы, кое-как сводили концы с концами, чему виной было пристрастие Григория к вину, отчего хозяйство он вел нерадиво. У Григория и Евдокии родилось шесть дочерей и два сына. Три дочери умерли, не достигнув зрелого возраста, Ма­трона была в семье четвертой.
До шести лет девочка вела обычную жизнь деревенского ре­бенка. «Любила ловить бабочек, – вспоминала она, – посажу их, бывало, на окошко и не пускаю. Тем только и грешна была», – добавляла она. Нерадостным было детство Матроны, ей при­шлось больше остальных сестер и братьев терпеть от родителей обид, ругани, а иногда и побои. Они невзлюбили ее, когда ей было еще совсем мало лет, постоянно обходя ее своим вниманием и за­ботой. Придут они, бывало, с базара и при всей своей бедности какими-никакими, а подарками всех детей оделят, только Матро­ну обойдут, и она молча отойдет в сторонку.
В 1870 году, когда Матроне исполнилось шесть лет, она забо­лела оспой, болезнь протекала тяжело, все тело ее надолго покры­лось нарывами. Спала она тогда на лежанке за печкой, где редко кто убирал, и там накапливалось много сору. Мать ее вымыла, тело Матроны распухло, и она ослепла. Евдокия не стала лечить дочь, не стала и молиться Богу о ее здравии. Девочка болела долго, а выздоровев, навсегда осталась слепой.
После выздоровления на Матрону были возложены обязанно­сти няньки младших сестер и братьев, и она стала маленьким сле­пым поводырем для зрячих несмышленых детей. Трудной и даже мучительной была для нее эта обязанность, которую она исполня­ла около двух лет. Особенно тяжело ей было нянчить полутораго­довалую сестру; бывало, Матрона не могла ее удержать и роняла, за что мать жестоко ее наказывала.
Когда Матроне было восемь лет, мать однажды ушла на речку полоскать белье, а девочка, по обыкновению, занималась с сестрой, но трудно было ей уследить за малышкой, та упала с крыльца и, пе­репугавшись, заплакала. Евдокия, вернувшись, жестоко наказала Матрону за недосмотр: била так, что могла, казалось, забить ее на­смерть. В это время слепой девочке явилась Пресвятая Богородица. Матрона сказала о явлении матери; та выслушала, но не поверила и с еще большей ожесточенностью принялась ее избивать. Девочке вновь явилась Пресвятая Богородица, и снова она сказала об этом матери, но та ее уже не слушала, продолжая бить. Явившись в тре­тий раз, Матерь Божия подала Матроне записку, в которой было написано много утешительного для нее, но что именно, об этом Матрона никогда никому не рассказывала.
После побоев с трудом взобралась Матрона на свое место на лежанку за печкой и пролежала там до утра. Утром ее позвали есть, но она уже не могла встать – руки и ноги и все тело ее были по­калечены. С этого времени она уже не могла ни ходить, ни сидеть, а только лежать. Если до сего момента жизнь для слепой девочки была весьма нелегкой, то с этого времени начались для нее страдания еще большие. Первое время родные не верили, что она не может ходить, а считали, что она притворяется, и всячески ее по­прекали болезнью.
С этими горькими, почти ежедневными попреками начался для Матроны новый этап жизни. Родные в это время даже не пы­тались оказать ей какую-либо врачебную помощь, все тело у нее продолжало болеть и особенно руки: левая рука была сломана и впоследствии срослась неправильно, а искалеченная правая со временем высохла; она стала плохо владеть руками и лет до сорока сама уже ничего не могла ими взять. Жила же она в это время так: попросит она дать ей хлеб – дадут, попросит еще – уже не дадут. Когда надоедало каждый день есть только хлеб, она просила мать испечь ей сдобную лепешку, и та хотя и исполняла ее просьбу, но все время, пока пекла, ругала ее привередницей и еще худшими словами, так что девочка уже со слезами ела лепешку, приготовле­ние которой сопровождалось не молитвой, а поношением.
Много слез пролила в это время Матрона, и то было ей особен­но прискорбно, что источником ее страданий являлась ее же ро­дительница. Один только Господь, не забывающий всех скорбя­щих, утешал ее в эту пору. Однажды в субботу на Фоминой неделе она увидела в сонном видении, как Спаситель сошел с Креста и вместе с Матерью Своей подошел к ней. У Спасителя на руках и ногах были от гвоздей раны, и из них текла кровь. Матрона при­ложилась к Его руке и, когда проснулась и отерла губы, то по­чувствовала, что на губах была кровь. И все ее тяжкие страдания померкли тогда перед страданиями и ранами Спасителя. Впослед­ствии при рассказе о страданиях Спасителя слезы сами собой ли­лись из глаз Матроны.
Много лет она пролежала в родительском доме, терпеливо все перенося. Жители Анемнясева, зная о ее нелегкой жизни, относи­лись к ней с глубоким сочувствием и со временем стали видеть в ней великую угодницу Божию и навещать ее с просьбами помо­литься.
Первым пришел к ней пильщик из той же деревни. «Матуш­ка, – сказал он, – вот ты уже лежишь столько лет, ты, небось, Богу-то стала угодна. У меня спина болит, и я пилить не могу; потрогай-ка мне спину-то, может быть и пройдет от тебя; ничего мне не остается делать, так как лечился-то я, лечился, а доктора не помогают». Матрона, помолившись, прикоснулась к спине пришедшего, и боли милостью Божией и по вере просившего пре­кратились, и он стал работать как прежде.
Со временем все шире расходилась молва о ней, множество людей стали приходить к ней со своими скорбями, нуждами и бо­лезнями. Эти посещения принимали по временам характер насто­ящих паломничеств, приходили уже жители не только окрестных мест, но и дальних. В конце концов эти посещения превратились в беспрерывный поток, который продолжался в течение пятиде­сяти лет, когда люди стали приходить к ней ежедневно, иногда по нескольку десятков человек в день, а иногда и до сотни. Великим постом в 1930 году в один день ее посетило сразу семьдесят чело­век. Матрона в это время сурово постилась, была сильно утомле­на и уже не в состоянии была беседовать с приходящими. Но, не желая оставить пришедших неутешенными, она поручила пого­ворить с ними близкой ей женщине, и по молитвам подвижницы никто в тот день не ушел неутешенным.
Посетители приносили Матроне в знак благодарности различ­ные пожертвования, но пока она жила у родителей, она не мог­ла ими пользоваться, так как отец отбирал все приношения, вы­менивая их затем на табак и водку. Тяжело было переживать это Матроне, потому что, страдая сама, она желала бы помочь нуж­дающимся, а здесь к ее скорби добавлялась новая скорбь – не на доброе дело шли эти пожертвования.
После смерти родителей хозяином дома стал брат Матроны Сергей, но и при нем блаженной жилось не лучше, и в конце кон­цов Матрона стала жить вместе с незамужней сестрой Дарьей в небольшом домике, выстроенном для нее почитателями. Однако и с сестрой ей было жить нелегко, так как та смотрела на нее ис­ключительно как на средство наживы, отбирая все, что ей прино­сили, и почти не заботясь о ней.
Подвижница лежала круглые сутки в небольшой комнатке в детской кроватке, задернутой пологом. Летом, когда в избе ста­новилось душно, ее выносили в прохладные сени, и там она на­ходилась до наступления зимы; несмотря на наступавшие холода, она никогда не просила, чтобы ее перенесли в избу, все терпеливо перенося. Родные, за исключением сердобольного и любившего ее племянника, не обращали на ее положение никакого внимания и переносили ее в избу лишь тогда, когда уже посторонние на­чинали им замечать, что далее в сенях лежать невозможно, что и скотину Господь заповедал жалеть, а они к беспомощному чело­веку безжалостны. Как-то в октябре, когда Матрона лежала в се­нях, пошел ливень, который пробился сквозь кровлю и пролился на нее ледяными ручьями; она промокла до нитки, а к утру ударил морозец, отчего одежда на ней обледенела и стала как панцирь. Только тогда сестра сжалилась над ней и перенесла в избу, за что Матрона искренне была ей благодарна. Посещавшие ее в эти осенние холода люди безмерно удивлялись ее терпению и смире­нию и спрашивали, не холодно ли ей. Но она всегда отвечала на это, что нет, не холодно, и протягивала руку, чтобы спрашиваю­щий сам смог убедиться, что рука у нее теплая.
Ростом блаженная была, как восьмилетний ребенок. Она мог­ла без посторонней помощи переворачиваться с боку на бок, ше­велить руками, брать в руки небольшие предметы. Говорила она легко и свободно, всегда близко к тексту цитировала Священное Писание, пересказывала очень точно жития святых, любила петь церковные песнопения и канты. Весь Божий мир сосредоточен был для нее в стенах кельи, но и ту она никогда не видела, она не могла ходить в храм, слышать, видеть и утешаться тем, чем мог­ли утешаться другие, не могла она и общаться с теми, с кем, мо­жет быть, хотела, а только с теми, кто сам к ней приходил, да и тех она только слышала и если могла видеть, то разве что духовным зрением. Весь внешний, доступный для нее физический мир был очень ограниченным и, казалось бы, бедным, но богатство ее вну­треннего мира обогащало и утешало множество людей.
«Беспрерывная цепь испытаний, страданий и горя, пере­живаемых Матрешей с необыкновенным терпением с самого раннего детства, – писал ее жизнеописатель в 1933 году, – была для нее той школой, тем великим непрерывным подвигом, в горниле которого очистилась ее душа, мысль и сердце отре­шились от всего земного, утвердилось и окрепло постоянное стремление в мир другой, высший, который постоянно пред­носился ее духовному взору. С нашей житейской точки зрения естественнее было бы предположить, что эти беспрерывные страдания, эти тяжкие незаслуженные обиды должны были бы повергнуть ее в пучину отчаяния и тоски, сделать ее злой вор­чуньей, озлобленной на всех и всё, как это при подобных об­стоятельствах часто наблюдается в нашей жизни; но в данном случае мы видим совершенно обратное – мы видим, что душа ее преисполнилась живой верой и надеждой на Бога, сердце зажглось деятельной любовью ко всем и каждому, отозвалось полным состраданием и сочувствием на всякое несчастье, горе, беду, на всякую немощь человеческую.
Мы не знаем, каких трудов, каких усилий стоило Матреше подняться на ту высоту духовно-нравственного состояния, кото­рого она достигла в своей жизни; мы не можем сомневаться толь­ко в одном – что эти труды, этот подвиг был действительно вели­ким подвигом, совершить который эта слепая, безнадежно пригвожденная к одру, неграмотная, совершенно беспомощная и одинокая, заброшенная в глухой деревне девочка могла только при помощи Божией. И Бог дал ей силу достигнуть не только лич­ного высокого религиозно-нравственного совершенства, но и сделаться центром и источником религиозно-нравственной жизни для многих и многих верующих».
С некоторых пор Матрону стали посещать деревенские девуш­ки, и составился небольшой хор; они пели с ней церковные пес­нопения и религиозные канты. Иногда приходил какой-нибудь грамотный человек и, будучи сам любителем молитвенного и ду­ховного чтения, читал по просьбе Матроны акафист или молитвы, или Священное Писание. Все это она запоминала, так что впоследствии могла цитировать наизусть многие тексты из Священ­ного Писания. Причем если она пела церковные песнопения, то всегда правильно выдерживала церковный напев. Однажды она попросила посетившую ее монахиню спеть ей церковное песно­пение, но та стала отказываться, говоря, что совершенно не умеет петь. Это очень удивило и огорчило Матрону. «Не умеешь петь? – переспросила она недоверчиво. – Да ты в церкви каждый день бываешь! Да ты хуже деревенской бабы! Вон у нас Авдотья-то, она и то умеет петь, в церкви выучилась, а ты не умеешь?!»
Причащалась Матрона Святых Христовых Таин не менее од­ного раза в полтора месяца, для чего приглашала приходского священника. С 1932 года это был только что рукоположенный ко храму великомученицы Параскевы в селе Шеянки священник Александр Орлов[a], ставший и духовником, и духовным сыном праведницы. День, когда он приходил к ней со Святыми Дара­ми, был для нее всегда радостным, воистину пасхальным днем. Иногда священник приходил к ней послужить молебен, что было для нее также великой отрадой.
Очень строго относилась блаженная Матрона к соблюдению постов. С семнадцати лет она отказалась от вкушения мясного и постилась, кроме среды и пятницы, в понедельник. Во время по­стов она почти ничего не ела. Одна из посетительниц, пришедшая к ней однажды на Пасху, заметила, что Матрона бледна и чувству­ет себя очень слабой. Оказалось, что в течение всего Великого по­ста она ничего не ела, пила только воду, прокипяченную с лада­ном; во время поста она дважды соборовалась.
Она очень скорбела, что несоблюдение постов становилось все более повсеместным и привычным явлением современной ей жизни и людьми даже не почиталось за грех. «Беззаконники со­знают, что совершают беззаконие, – говорила она, – а кто постов не соблюдает, тот даже не сознает, что он грешит». К таким Ма­трона относилась с большой настороженностью.
К ней обращались за молитвенной помощью, за утешением, за облегчением в скорбях душевных и телесных. Но часто приходя­щие, что-то прося для себя, сами отступали от истины. Просили о помощи и даже о чуде, а сами попускали себе греховные поблаж­ки. Прими такого с любовью и не обличи, так он и не вспомнит свой грех; поэтому таких, чтобы обратить их внимание на совер­шаемые ими проступки, Матрона принимала иной раз с нарочи­той суровостью.
«Пришла я к Матреше утром, сижу у нее, никого еще нет, – рассказывала одна из ее посетительниц. – Смотрю в окно, идет старушка, я и говорю:
– Старушка идет.
– Ну что ж, пусти, – отвечает Матреша.
Отпираю дверь, входит старушка и говорит:
– Здравствуй, Матреша.
– Здравствуй. Ну, что ты пришла?
– У меня ужасно как голова болит.
– Да пусть она у тебя еще больше болит!
– Да что ты, матушка. Я ведь к тебе ходила, и ты меня принимала.
– Ну что ж, что я тебя принимала, а голова-то у тебя пусть болит, да чтобы отвалилась, вот чтобы как болела! Иди, иди от меня, иди.
– Да ты бы хоть водички-то святой дала.
– Нет тебе ничего! Иди и уходи, и уходи, и уходи!
Старушка вынуждена была направиться к двери. Провожая ее, я спросила:
– Скажи, бабушка, чем ты согрешила, что Матреша так прово­дила тебя?
– Ой, матушка, ведь я пост соблюдать перестала, – сказала старушка и горько заплакала».
Одна женщина часто приходила жаловаться Матроне, что в настоящее время очень трудно соблюдать посты, так как пост­ное масло стало дорого стоить. Матрона долго молчала, тер­пела и, наконец, сказала ей на все ее жалобы: «Масло удеше­вить можно: первую, четвертую, Страстную недели не ешь с маслом, не ешь в среды и пятки, вот оно, масло-то, и дешевле обойдется».
Не удовлетворяясь постами, блаженная Матрона старалась то­мить свою плоть и иначе. Одна из близких к ней посетительниц рассказывала, что она иногда мочила голову холодной водой, от­крывала плечи и шею и так лежала, пока вся не посинеет от холо­да. «Другие же страдают, – говорила она, – зябнут и мерзнут на холоде, и мне тоже нужно померзнуть».
На кровати у нее лежал мешок с камнями весом около пуда. Камни эти были принесены ее почитателями из разных святых мест. Блаженная с молитвой перекладывала и перебирала их. «Надо ведь трудиться», – говорила она.
С большим благоговением она относилась к святым местам и в особенности к Святой Земле, Дивеевскому и Саровскому мо­настырям. Она всегда говорила о них с особенным умилением и любовью. Своим благочестивым посетителям она часто советова­ла посетить Дивеево и Саров как места особенного присутствия благодати Божией. Одна из посетительниц принесла Матроне камень из канавки Дивеевского монастыря, и та с благоговением и молитвой взяла его, положила на грудь и сказала, что испыты­вает огромную радость. Конечно, эта радость была не от камня, а от незримого присутствия Матери Божией, которое она ощущала, обращаясь к Ней с теплой молитвой. В другой раз эта же женщи­на, получив некоторые святыни от Гроба Господня, отправилась передать их Матроне. Когда она пришла, блаженная сразу же к ней обратилась, сказав:
– Уж я так тебя ждала, что все мои посетители удивлялись, что я так тебя жду!
– Матреша, да ведь я тебе иерусалимские святыни принесла.
– Вот я их-то и ждала-то...
И она с глубоким благоговением приняла в руки принесенные ей святыни и казалось, что вместе с ними и сама перенеслась ду­хом в Иерусалим ко Гробу Господню.
Из всех церковных праздников Матрона больше всего любила и чтила Пасху. Она всегда встречала ее с необыкновенной радо­стью и ликованием и в таком настроении пребывала все послепас­хальные дни. «Всю Пасху до Вознесения, – говорила она, – нужно быть радостным и веселым, и всех угодников не столько почитать, сколько „Христос воскресе“ петь, до самого Вознесения все Пас­ха и Пасха».
От отроческих лет находясь безвыездно и безвыходно в своей деревне и доме, Матрона знала многих современных ей подвиж­ников и благочестивых людей, хотя никогда лично с ними не встречалась.
Очень почитала Матрона блаженную Марию Ивановну Дивеевскую, точно так же и Мария Ивановна любила и чтила ее. Между ними установилось как бы особенно тесное внутреннее общение и глубокая внутренняя связь, хотя их и разделяло значи­тельное расстояние и каждая не покидала своего места жительства. «Матреша всегда с радостью благословляла меня на пу­тешествия в Саров и Дивеево, – рассказывала одна из ее посетительниц, – и при этом всегда заказывала побывать у Марии Ивановны Дивеевской, и я неоднократно во время путешествий у нее бывала. Однажды, когда я сказала Марии Ивановне о Матреше, она, как бы задумавшись, ответила мне: „Ведь мы с ней каждый день вместе трапезуем“».
Верстах в пятидесяти от Касимова, недалеко от города Меленки, жил юродивый, которого звали Абрамушка. Родом он был из села Лощинина, находившегося в трех верстах от Касимова. На родине ему пришлось перенести от односельчан много обид и огорчений, но в том месте, где он затем поселился, он пользовался большим уважением и его почитали человеком святой жизни и прозорливцем. Блаженная Матрона отзывалась о нем как о че­ловеке выдающемся. «Он хороший, хороший», – говорила она о нем своим посетителям. Однажды одна из посетительниц Матро­ны увидела Абрамушку сидящим на церковной паперти. Она по­клонилась ему в ноги и спросила: «Абрамушка, знаешь ли ты Матрешу?» Услыхав ее имя, он в ту же минуту поспешно встал, снял шапку, обернулся в ту сторону, где жила праведница, и три раза поклонился.
Блаженная вообще очень любила и уважала так называемых «глупеньких» и «дурачков», вообще людей страждущих и не име­ющих где преклонить голову. «Я им больше верю, – говорила она о таких людях, – они больше знают этих начитанных-то. Ничего, что они дуры, дуры-то лучше. Вот был такой дурачок, глупенький – Карамышевский Саша, а он один знал, что мне житье плохое. Да как знал-то! А вот раз пришел, сел у меня на крылечке, а сам плачет-разливается. „Ты о чем, Саша, так плачешь?“ – спрашивают его, а он им и говорит: „А у Матреши прислуга-то очень плохая“. Он один знал это и так-то пожалел меня».
Множество людей посещало блаженную Матрону, а те, кто не имел возможности сам к ней прийти, посылали ей письма с просьбой помолиться за них или за их близких или передавали такие просьбы через своих знакомых. Эти просьбы никогда не оставались неуслышанными. Всякий, кто побывал у Матроны, отзывался о ней с чувством глубокого благоговения и преклоне­ния; все в один голос говорили, что это воистину человек Божий, святая, получившая от Бога особенную благодать, наделенная да­рами учительства, прозорливости и исцеления недугов духовных и телесных. Блаженная Матрона внутренним духовным оком ви­дела каждого из своих посетителей и каждому давала то, что ему было нужно, полезно и необходимо, в зависимости от его духов­ного настроя.
Одних она терпеливо учила и наставляла, других облича­ла, раскрывая им их грехи и пороки, третьих ободряла и утешала, четвертых предупреждала, указывая на могущие быть душевред­ные последствия из-за выбранного ими ошибочного пути, пятых исцеляла от болезней, всех стараясь направить на путь богоугод­ной, христианской жизни.
Были люди, которых она принимала чрезвычайно ласково, с радостью и участием, как дорогих и близких ей. «А я ждала тебя, – говорила она таким, – думала, что ты придешь». И беседовала много и охотно, к большому утешению посетителя.
Других она даже прогоняла от себя, что, впрочем, случалось чрезвычайно редко. «Уходи, уходи, – в этих случаях говорила она. – Я не Бог, не пророк, уходи и уходи, и зачем ты шел, зачем ноги топтал?» Иногда она, не отвечая на заданный вопрос, гово­рила: «Мы, грешные, и будем все знать? Я не могу все знать. Вы сами ученые, сами знаете». Это бывало, когда человек заходил к ней или из праздного любопытства, или когда она хотела, чтобы человек сам серьезно задумался, что ему в действительности нуж­но. Последние через какое-то время возвращались к ней, но уже с другим настроем, и тогда она принимала их с радостью. Неко­торых она пускала как бы со скорбью, зная, что они хотя и спра­шивают ее совета, но не послушаются и себе на беду поступят по-своему.
Некая девица Анна собралась выходить замуж. Один кандидат ей очень понравился, но ее родителям не нравилась его семья, как ненадежная в нравственном отношении, другой ей не нравился, но родители хотели за него выдать, и семья его им понравилась. Анна пришла посоветоваться к блаженной, но та не велела ее впу­скать, сказав через дверь: «Вы треплетесь, треплетесь по улицам-то, не знаете, что и делать. И родителей не хотите слушать: вам говорят одно, а вы другое». И не благословила ее выходить замуж за понравившегося ей кандидата. Анна вопреки воле родителей и совету блаженной поступила по-своему; брак оказался несчастли­вым: в конце концов семья развалилась.
Своих посетителей блаженная учила, чтобы они не только на эту жизнь надеялись, но готовили себя к будущей жизни и ради нее жили здесь, не привязываясь ни к чему земному, учила их жить по-Божьи, исполнять заповеди Господни, молиться Богу и на Него надеяться, а на земле твердо и безропотно нести свой крест. В своих беседах с посетителями она часто приводила тек­сты из Священного Писания, особенно из Евангелия; ссылаясь на события из Священной истории, она полагала их в основу всех своих наставлений. Часто для пояснения той или иной мысли она приводила случаи из жизни святых. Она учила подражать жизни святых, говорила о необходимости обращаться к ним с молитвами.
«Как жить-то трудно», – скажет ей иной раз какая-нибудь по­сетительница, сетуя на обстоятельства своей нелегкой жизни. «Да ведь святые отцы, – скажет ей в ответ на это Матрона, – в каких трудах-то находились и пост держали как следует, и трудились, и гонения терпели, и за все Господа благодарили да радовались. Да, трудно. Но Бог-то ведь помогает. Помоги, Господи, крест поне­сти!»
Жалуется иной раз женщина, что хлеба нет, семья голодает. «Молись, – говорит ей в ответ на это Матрона, – святым Петру и Онуфрию. Святой Онуфрий тридцать лет хлеба не ел».
Особенно часто в духовных беседах вспоминала блаженная Матрона преподобного Алексия, человека Божия. Монахиня Ка­симовского Казанского монастыря Надежда жила в своей келье одна, но вот задумалась – не взять ли к себе какую-нибудь из се­стер, и обратилась за разрешением своих сомнений к блажен­ной Матроне. Та ей ответила: «Жил же Алексей, человек Божий, один». И тем разрешила ее сомнения.
Одна женщина из Касимова в течение года переменила четы­ре квартиры и начала было подыскивать пятую. Придя к Матроне, она пожаловалась ей:
– И когда я покой найду! Домик, что ли, купить мне?
– Ну, один старец восемнадцать пустыней обошел и нигде не нашел себе покоя, – ответила ей на это Матрона.
Важным для спасения человека деланием Матрона считала молитву, которая, по ее словам, все может устроить. Сама она мо­лилась по четкам, которые она всегда держала в руке неприметно для посетителей.
Молиться блаженная советовала каждому сообразно с его обстоятельствами. Одним советовала молиться в 9, 10 и в 11 часов ночи, другим, занятым на работе или многосемейным, говорила, что можно молиться везде и всегда, можно молиться и при людях, молясь умом, можно молиться и лежа в постели, что и такая мо­литва доходит до Бога. Но особенно высоко ценила Матрона молитву церковную и настаивала на том, чтобы каждый обяза­тельно и при всяком удобном случае ходил в храм. «В церкви мо­литва в три поклона, – говорила она, – больше, чем дома в триста. Всякий, кто ленится ходить в церковь и молиться, ссылается на недосуг и разные дела, такой человек <...> хватится потом, да бу­дет поздно. Ведь неизвестно, когда Страшный Суд, а нас, неради­вых рабов, не добудишься, страшная труба только разбудит».
Одна женщина жаловалась Матреше, что она редко может хо­дить в церковь. «У меня полна изба ребят, – говорила она, – ребя­та учатся, я должна на них стряпать и выполнять все домашние работы, рада бы пойти, да нельзя дом-то бросить». Матреша дала этой женщине икону Божией Матери, известную под названием Запечной[b], и при этом ничего не сказала; этим она дала женщине понять, что Царица Небесная слышит везде усердную молитву.
Приходящим она советовала, если у кого кто болеет, взять у нее святой воды и окропить больного или взять масло из неугаси­мой лампады, горящей в ее комнате перед иконами. Иногда она сама давала масло, принесенное кем-либо из святых мест, советуя помазать этим маслом больного.
Блаженная Матрона отличалась большой отзывчивостью. Она говорила с каждым, кто к ней приходил, давала совет, наставле­ние, иногда то или иное конкретное указание. Мужчины и жен­щины, старые и молодые, люди разного социального положения и профессий шли к ней, и каждый с ее стороны встречал равное отношение, приветливость и любовь. В ее комнате можно было ежедневно слышать такого рода разговоры:
– Матреша, жениться хочу, невесту нашел.
– Вот, ко мне тоже учитель недавно приходил, говорит, что жениться хочет, а я ему и говорю: за богатством-то погонишься, толку-то не будет.
И уже слаженная свадьба расстраивалась.
– Матреша, что мне делать-то? Мужик-то мой пропал, сколько месяцев весточки нет, погиб, знать, совсем. Помолись, матушка!
– Придет, придет твой муж! Теперь без него плачешь, а время придет, все соберетесь, да есть будет нечего.
– Матреша, мать умирает! Муж умирает! Ай не поправится?
– Скажи ей, чтобы все раздала, кому что нужно, чтобы распо­рядилась всем, пока еще жива. Поминки-то плохие будут.
– Матушка, место в Москве выходит, хочу переехать.
– Да что место-то менять? На своем месте дерево-то крепче корнями сидит. Многие вот уезжают, да много и опять возвраща­ются на свое место-то.
Матрона отвечала каждому обращающемуся к ней за советом, и факты сами за себя говорили, что она не ошиблась, давая совет или делая то или иное указание, как в данном случае следует по­ступить. Людям, не послушавшим ее совета, впоследствии прихо­дилось в этом горько раскаиваться.
Что касалось бесед и наставлений, с которыми обращалась Матрона к своим посетителям, то и содержание, и характер ее бе­сед и наставлений были чрезвычайно разнообразными. Блажен­ная, как будто видя человека насквозь, в беседе обычно указывала его самое больное место, которое требовало усиленного врачева­ния, помогала ему осознать свою болезнь, о существовании ко­торой иной человек и не подозревал, и с этого времени встать на путь исправления. При этом Матрона указывала только на один какой-нибудь духовный недуг, предлагая человеку сосредото­читься именно на нем и не расплываться по многим направле­ниям, что зачастую только затрудняет борьбу со страстями. Видя, что человек страдает несколькими духовными недугами, она не называла их ему сразу все, но постепенно, через некоторый про­межуток времени, чтобы человек не унывал и мог с успехом с ними бороться. Многие, испытав на себе пользу от ее наставле­ний, старались чаще прибегать к ее помощи, особенно в минуты сомнений и колебаний, когда нужно было опереться на что-то твердое и положительное, и в ясном совете блаженной они это твердое и положительное находили.
Касимовская жительница А.М. Бар‑ва, желая получить от Матроны наставление религиозно-нравственного характера, прежде чем идти к ней, всесторонне обдумала, о чем будет спрашивать. Но когда пришла, то не успела задать ни одного вопроса, как Матрона вынула из-под подушки листок с запи­сью и попросила одну из присутствующих женщин прочитать написанное. Это было повествование о том, как Мариам и Аарон упрекали своего брата Моисея за жену-эфиоплянку, за что Мариам была наказана проказой, но по молитвам Моисея исцелена[c]. Чтение этого повествования произвело сильное впе­чатление на пришедшую. Она поняла, что Матрона хотела ей указать на то, что она часто ссорится со своей снохой и, нахо­дясь с ней во вражде, часто упрекает за нее брата. Она уже ни о чем больше не стала спрашивать Матрону, все заготовленные ею вопросы показались ей праздными и незначительными по отношению к этому главному.
Блаженную довольно часто посещала монахиня А. из Каси­мовского Казанского монастыря. И однажды Матрона спроси­ла ее:
– Сколько у тебя икон в келье?
– Очень много, хорошие иконы, очень у меня их много, – от­ветила монахиня.
– Да какие же они? – настаивала на более конкретном ответе блаженная.
– Я не могу тебе, Матрона, все их назвать, много их.
Матрона, услышав такой ответ, опечалилась, но больше уже ни о чем ее не спросила.
На обратной дороге монахиня обратилась к своей спутнице, присутствовавшей при разговоре, с вопросом:
– Скажи, не знаешь ли, к чему спрашивала меня Матрона об иконах и почему она так опечалилась?
– Как же Матроне не печалиться, – ответила та, – ты монахиня и не знаешь, какие у тебя иконы?! Имея столько икон, ты долж­на прославлять каждый день всех святых, изображенных на этих иконах, а ты даже не знаешь их!
Здесь только монахиня поняла, отчего так опечалилась Матро­на и что она хотела этим сказать.
В другой раз той же монахине блаженная сказала:
– Живи, как старцы живут.
Та не поняла, что означают эти слова, и на пути домой раз­мышляла, что они могли бы означать, и, наконец, спросила спут­ницу:
– Ведь я живу так же, как старцы. Собирать не хожу, ничего лишнего не имею и одежды лишней не имею. Есть у меня в запасе только хлеб, до новины хватит.
– А ты помогала кому хлебом-то? – спросила ее спутница.
– Нет, себе блюла, голода боялась, – ответила монахиня. И тогда ее осенило. – Я ведь согрешила, – вслух произнесла она. – Старцы-то другим отдают, а сами-то голодают. Да! Я никому не помогала. Это мой грех. Вот о чем говорила мне Матреша.
В другой раз во время посещения монахини А. блаженной принесли много гостинцев – яблок, конфет, пастилы, яиц. Все это она вынула из кулечков и разложила вокруг себя. Монахиня, глядя на это, подумала: «Почему это она разложила, ведь Ирина-племянница все это себе возьмет?» Отвечая на ее мысли, Матрона сказала:
– Посмотри, что здесь вокруг меня лежит. Если я Ирине не от­дам, то у меня тут все сгниет, да и сама-то я сгнию со всем этим.
И монахиня сказала Матроне:
– Согрешила я, Матреша, пойду скажу Ирине, все это у тебя нужно убрать.
– Ну, то-то же, – ласково ответила на это блаженная.
Многие жители Анемнясева и окрестностей посещали Матро­ну не только когда попадали в трудные обстоятельства, но посто­янно пользовались ее советами и не начинали ни одного дела без ее благословения.
Уроженец деревни Анемнясево Трофим Васильевич Тишкин рассказывал о блаженной Матроне: «Вся жизнь моя идет по бла­гословению Матреши. Без нее мы никуда. Что бы мы ни делали, что бы ни случалось с нами, все к ней и к ней. Дай Бог ей здоро­вья! И никогда она нам не отказывала. То совет даст, то предупре­дит, то в беде молитвой поможет. Кабы не она, то и в живых меня давно бы не было. Одно слово, святой, Божий человек она». И он рассказал о нескольких случаях ее благодатной помощи.
По специальности пильщик, он работал то на одном, то на другом лесопильном заводе, иногда уходя далеко от своей родной деревни на заработки. «Идешь <...> в незнакомый край, на незна­комый завод, – рассказывал он, – что там, как придется работать, как семья жить будет – много тревог переживаешь, обдумывая все это. Но сходишь к Матреше, скажет: „Иди, иди, с Богом иди“ – и сразу легко и спокойно станет, уже знаешь, что все обойдется благополучно. А скажет другой раз: „Да зачем туда идешь-то, что там хорошего-то?“ Лучше и не ходи. В прежние времена не слушался я иногда Матреши, и всегда в таких случаях плохо выходило, всег­да раскаиваться приходилось, что не послушал Божьего человека.
Пошел я как-то однажды на один завод, завод хороший и усло­вия хорошие, верст за двести от нас. Работаю, все хорошо идет, доволен я. Подошло Прощеное воскресенье. Пришли ко мне не­сколько товарищей, сели мы за стол, выпили водки понемногу, я сразу как-то почувствовал, что со мной плохо, как в тиски меня взяло и дыхание захватило. Едва залез я на печку; утром хуже, от­везли в больницу. Оказалось, воспаление легких. Два месяца я ле­жал в больнице, пока врачи не сказали, что и лечить бесполезно, что все равно умру, не поправлюсь.
А лежал-то уж я совсем полумертвый, не двигался вовсе, рукой шевельнуть не мог, высох весь. Попросил жене письмо написать. Получила она такое письмо и метнулась прямо к Матреше. „По­моги, Матреша, помоги, помолись, погибает мужик-то“. – „Бог милостив, – сказала ей на это Матреша. – Даст Бог, поправится, а я помолюсь. Вот, возьми масла из лампадки, помажь его, да тут же и возьми из больницы на квартиру, где он жил. Не убивайся, Бог даст, все хорошо будет. Спеши“.
Жена тут же приехала ко мне, помазала меня маслом и обра­тилась к врачам с просьбой, чтобы отпустили меня на квартиру. Врачи и слышать об этом не хотели. „Его трогать нельзя, – гово­рили они, – возьмешь его, он в нашей же прихожей умрет“. Но жена не отставала, она и меня заставила просить. В конце концов врачи согласились: надежды нет никакой, все равно умирать-то. Жена немедленно перевезла меня на квартиру. Мне скоро стало легче; через неделю я уже садился в постели, а через месяца пол­тора поправился совершенно и приступил к своей работе. Врачи дивились на меня. <...> С тех пор я здоров и за все это время ни­какими болезнями не болел. <...>
Построил я себе в деревне новую избу; построил, а на страхов­ку денег не было. Уехал я на завод, на работу встал и из первой же получки послал тестю денег с просьбой застраховать дом, а жене написал, чтобы подарок Матреше отнесла. У тестя оказались рас­ходы, он деньги истратил, а дома не застраховал.
Жена тем временем пошла к Матреше и передала ей подарок, [сказав]:
– Вот, мужик-то мой подарок велел тебе передать.
Матреша взяла подарок и тут же спросила:
– А дом-то застраховали?
– Нет еще, – ответила жена, – денег нет.
– Завтра же застрахуй, застрахуй обязательно, не откладывай, – настойчиво говорила Матреша и в течение дальнейшей беседы она несколько раз повторила о необходимости немедленно за­страховать избу.
Жена кое-как собрала денег и через день внесла страховку, а еще через два дня в нашем конце [деревни] случился пожар, сго­рело двадцать два дома, в том числе и наш. Благодаря предупре­ждению Матреши мы получили страховку.
[Как-то] поехал я за хлебом верст за двести, – рассказывал Трофим Васильевич, – дело было зимой. Купил я несколько меш­ков хлеба, нужно ехать домой, а тут ударил мороз, начались мете­ли. Едва сторговал я извозчика, взялся везти, но скоро отказался – лошадь слабая, нельзя было ехать по тяжелой дороге. С большим трудом нашел я другого извозчика, два дня мы с ним бились, измучились совсем, <...> к вечеру совсем сбились с дороги. Отыски­вая дорогу, едва не потеряли друг друга среди метели; ночевали в поле, думали, что совсем замерзнем, едва на другой день добра­лись до деревни. Извозчик мой отказался дальше ехать, и я уже кое-как добрался с третьим, опоздав домой на две недели.
Жена в это время страшно обо мне беспокоилась, побежала к Матреше, плачет, <...> говорит, что погиб-де мой мужик. Матре­ша ее успокоила: „Вернется, – сказала она, – и хлеба привезет. А дорогой-то и померзнет, и поголодает, но будет здоров“. Жена успокоилась, а через несколько дней приехал и я».
Много подобных фактов сообщил Трофим Васильевич, с боль­шим благоговением упоминая имя Матроны, называя ее святой, благодатной, блаженной, Божиим человеком. Почти все жите­ли Анемнясева и его окрестностей были о Матроне совершенно определенного мнения как о человеке святом, Божием, каждый мог рассказать много удивительных событий из собственной жиз­ни или из жизни своих близких, в которых принимала участие блаженная Матрона.
По соседству с блаженной Матроной жили тогда супруги Ва­силий и Прасковья Поташкины. Как-то Василий отправился с товарищами на базар лошадей покупать. Все товарищи купили и домой приехали, а он отправился на другой базар, и нет и нет его, так что Прасковья стала думать, что ее мужа убили, и направилась к Матроне. «Да ты что, – сказала та, – погоди денька три плакать». Действительно, через три дня Василий вернулся домой. У их стар­шей замужней дочери Натальи дети умирали во младенчестве, что было для нее прискорбно, и она очень горевала и плакала и, при­дя к Матроне, сказала: «Ой, тетя Матрена, дети у меня не живут». Блаженная на это ответила: «Ну, чего о маленьких-то плакать?! Плачь о больших». Впоследствии умерли ее старшие дети, двенад­цати и восемнадцати лет.
Жительница Касимова Мария Ивановна Путилина знала бла­женную с 1911 года и очень почитала ее. Она пользовалась руко­водством блаженной более двадцати лет и всегда два-три раза в месяц посещала ее.
«Однажды пошла я к Матреше, – рассказывала она. – Дело было зимой, холод, стоял мороз сильный, а дорогой поднялась вьюга, метель. Я промерзла вся, устала, измучилась, еле ноги пе­реставляю, а сама боюсь, что не дойду, и все молитвы читаю. По­мог Бог, кое-как добрела и говорю Матреше: „Матреша, я едва дошла к тебе“. – „Ну, и слава Богу; ты как Иван Кущник!“ – „Я его житие-то не знаю“. И Матреша рассказала мне все житие этого святого[d].
В 1919 году у меня овдовел брат, – рассказывала Мария Ива­новна. – Осталось у него большое хозяйство, и он попросил меня пожить у него и помочь управляться с хозяйством. Не имея соб­ственных детей, я с согласия мужа отправилась к брату и прожи­ла у него два года. Трудно мне было жить у брата, и никак не мог­ла я привыкнуть и смириться со своим положением. И однажды в трудную минуту решила уйти от него, но сначала отправиться к Матреше, испросить на это ее благословения.
Та с первых же слов начала ругать меня; так ругала, так ругала, часа два ругала, я все это время плакала и так сильно, что смочи­ла слезами весь свой головной платок, а она все ругает – не велит уходить от брата.
Вернулась я к брату, и с этого времени жизнь моя стала полег­че. Через некоторое время я снова приехала к Матреше. Она спро­сила:
– Кто пришел?
А на меня страх напал, робею и все не могу сказать, кто я такая, и все говорю:
– Я, я, уж я... – и больше ничего не могу выговорить.
– А, это которую я ругала-то? – сказала Матреша.
– Да, Матреша, это я.
– Ну, теперь я тебя ругать никогда не буду. Ты, дорогая моя, Мария Ивановна, ходи ко мне и не бойся. Я дам тебе такую благо­дать, которой никогда никому не давала, – и с этими словами дала мне камешек, принесенный ей из святых мест.
Прихожу однажды к Матреше, – рассказывала Мария Иванов­на, – смотрю, она лежит в новой кроватке, и мне стало жалко ста­рой кроватки, ведь целых пятьдесят лет на ней лежала Матреша. Я и спрашиваю:
– Где же старая кроватка?
– В сарай вынесли, – отвечает Матреша, – на что тебе старую мою кроватку?
– Мне хочется взять от нее дощечку себе на память.
Матреша засмеялась и говорит:
– Или клопиков моих захотелось тебе?
Ирина, жена ее племянника, услышав о моем желании взять доску, сказала:
– Я сейчас из сарая вам хорошую доску принесу.
– Мне надо доску с кроватки, – сказала я.
– Ну, ступай, сама выбери и возьми себе, – сказала Матреша.
Я сходила в сарай и взяла себе доску. В это время я была у Матреши не одна, а с одной своей знакомой, женщиной из деревни Поповки Пелагией Ивановной. Поля, как мы звали ее, попросила у Матреши и себе доску, но Матреша сказала:
– Нет, больше никому не дам.
Тогда Поля попросила у меня дать ей половину дощечки. Я, обращаясь к Матреше, говорю ей:
– Матреша, я ей не дам?
Она ничего не ответила, но по всему было видно, что осталась недовольна таким ответом.
– Я ей немножко дам.
Но и на это не последовало никакого ответа.
– Тогда я ей половину дам.
– Ну, вот так, Мария Ивановна, так, и я всегда так делаю – дай уж ей половину.
Когда мы с Полей вернулись домой, то распилили дощечку по­полам и опилки поделили пополам.
На следующий день ко мне пришла касимовская жительница Елизавета Павловна и пожаловалась:
– Мария Ивановна, у меня так болят бока, что ничего делать не могу, доктора не помогают, а работать необходимо, жить надо; у тебя есть Матрешины вещи, помоги мне.
Я приложила к ее бокам принесенную от Матрешиной кроват­ки дощечку, она помолилась и почувствовала облегчение, а на другой день стала работать как прежде.
Была я однажды у Матреши, – рассказывала Мария Иванов­на, – в то же самое время, когда у нее было несколько монахинь, с которыми она очень ласково разговаривала. Одна из монахинь сказала, что хорошо было бы им всем вместе сфотографироваться. Матреша поддержала это пожелание. Когда ушли монахини, я и попросила у Матреши разрешения снять ее на фото. Матреша согласилась и сказала:
– Ведь это не грешно, преподобные все сняты на память, и мне можно.
Вернулась я от Матреши домой, а мне говорят, что меня ищет какой-то фотограф. Вскоре действительно явился человек, кото­рый назвал себя Василием Фотьяновым. Сказал, что он фотограф, что только что приехал из Рязани, и обратился ко мне с просьбой посодействовать ему и поехать вместе с ним в Анемнясево, чтобы снять Матрешу.
Это совершенно неожиданное появление фотографа поразило меня, и мы на другой же день, 24 июля 1930 года, поехали вместе с ним в Анемнясево. Ехали мы, несмотря на весь предыдущий раз­говор с Матрешей, со страхом, думали, что не примет нас Матреша, но она приняла нас очень ласково и тут же согласилась снять­ся. Снимать было в маленькой комнатке при недостатке света очень неудобно. Фотограф сомневался, получится ли снимок, но и здесь как будто были чудеса. Когда он ее снимал, я смотрела на ящик аппарата, и на нем были видимы мне лики святых. Когда Матреша была снята, я сказала ей:
– Матреша, да ведь он ли тебя снимал, ведь на ящике-то было очень много ликов святых? Я видела!
– Ну, вот и хорошо, – ответила мне на это Матреша.
Несмотря на наши опасения, снимок получился хороший.
Фотограф здесь же сделал девять фотокарточек и передал их Матреше, а потом уже в Рязани сделал еще довольно много таких же и прислал их мне.
Когда я эти фотокарточки принесла Матреше, она отдала их мне и при этом сказала: „Там, кому знаешь, хорошим людям давай их“».
В последний период своей жизни блаженная благословила близкого ей человека, Марию Ивановну, чтобы та сама в иных случаях помазывала маслом из ее кельи больных, нуждающихся в исцелении. В 1930 году пришла к Марии Ивановне касимов­ская жительница по фамилии Берляева и рассказала, что дочь ее четырнадцати лет невыносимо мучается от боли в ноге, распух­ло колено, врачи нашли туберкулез кости и предлагают сделать операцию. Девочка сама уже не может ходить и просит, чтобы к ней пришли и принесли что-нибудь от блаженной Матроны, что­бы облегчить страдания, так как у нее особенная вера в благодат­ную силу ее молитв.
Когда Мария Ивановна пришла к больной, та лежала в посте­ли и плакала: «Что вы так долго не шли?» Мария Ивановна дала ей выпить святой воды и помазала больную ногу маслом, дан­ным блаженной Матроной. Ногу перевязали, и девочка впервые почувствовала некоторое облегчение. Скоро она заснула, и наутро ей стало значительно легче. Через неделю она смогла ступать больной ногой на пол, а через три недели уже свободно ходила, не чувствуя никакой боли, и нога ее совершенно поправилась.
В мае 1931 года к Марии Ивановне пришла женщина из со­седней деревни с тринадцатилетним мальчиком. У него на спине между лопатками образовалась небольшая опухоль, которая, по­степенно увеличиваясь в размере, делалась все тверже. Более двух лет по настоянию матери его усердно лечили доктора, но опухоль не только не уменьшилась, но еще более увеличилась. В конце концов мальчик лишился возможности что-либо делать и уже не мог спокойно лежать, сильно страдая от боли.
Женщина попросила Марию Ивановну помазать опухоль мас­лом из лампады, висевшей в комнате блаженной. Все стали усер­дно молиться Богу, чтобы Он послал исцеление, и Мария Ива­новна помазала больное место маслом и посоветовала им сходить в церковь, а также помолиться блаженной Матроне.
Мальчик этот через три месяца пришел сам к Марии Ивановне радостный: ему стало легче. «Могу дышать, – сказал он, – и кое-что делаю по хозяйству, опухоль стала меньше». Мария Ивановна в ответ сказала ему, что это блаженная Матрона пожалела его, и посоветовала еще раз ей помолиться и помазала опухоль маслом.
Через полгода он пришел к Марии Ивановне и сообщил, что у него все прошло, он уже пашет и не чувствует никаких признаков болезни. Мария Ивановна сказала, чтобы он молитвенно побла­годарил блаженную Матрону, а когда будет постарше, сходил бы к ней сам, чтобы поблагодарить ее лично.
Однажды прибежала к Марии Ивановне встревоженная и ис­пуганная соседка. У ее дочки неожиданно случился приступ – ле­жит как мертвая и не дышит. «Что мне делать?! Иди скорее, помо­ги!» – просила она. Мария Ивановна незадолго до этого принесла от блаженной ветхий воздух, который той отдал священник. Ма­рия Ивановна пришла к соседке и с молитвой к блаженной о помощи положила воздух на голову девочке. Девочка заплакала, от­крыла глаза и пришла в себя, приступ прошел.
У Марии Ивановны были четки, по которым долгое время мо­лилась блаженная Матрона. У касимовской жительницы Варва­ры Михайловны П. случилось ущемление грыжи, и в больнице ей была сделана операция. После операции она настолько ослабела, что врачи уже ждали ее смерти, так как у нее оказалось больное сердце. Она послала за Марией Ивановной, чтобы та принесла ей какую-нибудь вещь от блаженной. Мария Ивановна принесла четки и положила больной на грудь, отчего та почувствовала зна­чительное облегчение, и через некоторое время здоровье ее пошло на поправку.
Весной 1933 года в Касимове случилась эпидемия гриппа, и многие даже умерли от этой болезни. Тяжело заболела гриппом Елизавета Крашенникова, которой было тогда шестьдесят лет, и была она уже при смерти, когда Мария Ивановна пришла к ней и дала ей старый орарь, который за ветхостью передали из храма блаженной Матроне. «Вот тебе лекарство, – сказала она Елизаве­те, – я и сама им лечилась». Елизавета, перекрестившись, опояса­ла себя орарем и попросила вслух блаженную Матрону помолить­ся о своем исцелении. Через три дня она выздоровела и горячо благодарила Бога за посланное ей по молитвам блаженной исце­ление.
Однажды Мария Ивановна получила письмо из Москвы. Пи­сала совершенно незнакомая ей девушка и просила, чтобы Мария Ивановна сходила к блаженной Матроне и попросила ее помо­литься и помочь в беде. Беда эта заключалась в том, что родители ее, люди весьма образованные, предались страсти пьянства, ста­ли без разбора все продавать, чтобы только купить водки, и в са­мом недалеком будущем семье грозила полная нищета. Девушка пришла в отчаяние, не знала, что и делать, пока одна ее знакомая не посоветовала обратиться через Марию Ивановну к блаженной Матроне. Мария Ивановна передала просьбу девушки Матроне; та внимательно выслушала ее и ответила, что по милости Божией все будет хорошо, Бог их помилует.
Через некоторое время Мария Ивановна получила от девуш­ки второе письмо, в котором та с радостью сообщала, что с той поры, когда она попросила блаженную Матрону молиться, ро­дители ее совершенно перестали пить, и в семье снова воцарил­ся мир.
Марии Ивановне не раз приходилось передавать подобного рода просьбы блаженной Матроне, та со вниманием выслушивала и молилась, чтобы Господь оказал нуждающимся милость.
До середины 1920-х годов блаженная жила со своей сестрой Дарьей Григорьевной в домике, построенном почитателями. Жить у нее, как уже упоминалось, было нелегко, но Матрона долго все это терпела, пока, наконец, решилась перейти жить к племяннику Матвею Сергеевичу. Сестра, узнав об этом, рассер­дилась, подала на нее в суд и отобрала у нее дом. В 1933 году на четвертой неделе Великого поста сестра скончалась, и Матрона стала усердно молиться о ее упокоении. Марии Ивановне Путилиной, посетившей ее в это время, она сказала: «Все умерли, а я вот больная такая, а все живу – на все воля Божия!» И она стала говорить, насколько важна молитва об усопших, как много значит она перед Богом. Сама она молилась за усопшую сестру непре­станно, молилась весь день и всю ночь по четкам, и в этот период ничего не ела. И лишь на пятой неделе поста, сильно ослабев, она подкрепила себя пищей. Мария Ивановна в это время приходи­ла к ней читать Псалтирь о упокоении души Дарьи Григорьевны. По окончании чтения блаженная Матрона пела вместе с Марией Ивановной заупокойные церковные песнопения.
Племянник блаженной Матвей Сергеевич был человеком до­брым и набожным и с детства любил праведницу. С уважением и любовью относилась к блаженной Матроне и жена племянника Ирина Федоровна, которая усердно ухаживала за ней, стараясь, насколько возможно, облегчить ее страдания. Но здесь Матроне пришлось переживать уже по другой причине: дети крестьян из неверующих семей по обычаю мирских детских шалостей стали зло смеяться над детьми племянника. «Вон, – дразнили они их, – к Матреше пошли, лепешек принесли». Блаженная тяжело пере­живала, что над детьми племянника смеются за благорасположе­ние к ней. После смерти Матвея Сергеевича за ней продолжала ухаживать его супруга-вдова Ирина Федоровна, жившая вместе с сыном Алексеем, почитавшим и любившим праведницу.
После начала в стране коллективизации и уничтожения кре­стьянских хозяйств усилились гонения и на Церковь. Весной 1930 года во время Великого поста касимовская газета «Коллекти­вист» опубликовала заметку о блаженной Матроне под заголов­ком: «Избавьте от Матренушки», в которой корреспондент, вы­ступавший под псевдонимом «Недалекий», писал: «В деревне Анемнясево живет некто „Матренушка“, которая слывет за свя­тую гадалку. К ней ходят суеверные элементы послушать „божьего“ совета, на самом же деле она ведет антисоветскую агитацию. <...> Кто бы избавил нас от Матренушки?» – обращался корре­спондент с вопрошанием к ОГПУ.
В начале 1930-х годов власти стали препятствовать людям по­сещать блаженную, что было несложно делать, так как напротив ее дома жил некто Федин, считавший своим долгом прогонять всех идущих к блаженной. Завидев идущих к ней незнакомых людей, он сразу же бежал им навстречу и начинал кричать: «Куда идете! Зачем идете!» И некоторые вынуждены были уже идти не прямо к блажен­ной, а останавливаться в доме неподалеку, в семье Поташкиных, и оттуда уже, когда «страж» уходил, потихоньку к ней пробираться.
Некие супруги, возвращаясь из Касимова после приема у вра­ча, решили по пути заехать к блаженной. Зашли они к ней в до­мик, кровать Матроны была закрыта пологом. Не открывая его, она сказала:
– Вы ко мне приехали? Вы от врача едете? Ты Натальина сноха?
– Да.
– Лечись, лечись. Вы скорей от меня уезжайте, а то меня пре­следуют.
Мария Ивановна рассказывала, что она знала Матрону на про­тяжении более двадцати лет и за это время та очень изменилась, особенно в последние годы жизни. Наиболее заметно это стало в Великий пост в 1933 году. Раньше блаженная Матрона со всеми держалась просто, всех жалела, вникала в горе каждого человека, болела болезнями всех, несчастье другого было и ее несчастьем. Она подолгу и охотно беседовала с каждым, обсуждала различные вопросы и дела житейские, каждому давала ответ на то, что он спрашивал, не скупилась на советы и наставления, как поступать в том или ином случае, в тех или иных житейских обстоятельствах. С 1933 года она как будто совсем перестала интересоваться мир­ской жизнью, о житейских делах говорила редко и неохотно и только в исключительных случаях. Но о жизни духовной, жизни религиозно-нравственной, тем более о будущей жизни она готова была говорить бесконечно.
Когда Мария Ивановна навестила блаженную Великим по­стом в 1933 году, та чувствовала себя сильно ослабевшей. В тече­ние поста она два раза соборовалась и однажды даже попросила Марию Ивановну прочитать ей канон на исход души, как бы предполагая, что может наступить время, когда некому будет его прочитать. Во время чтения она усердно молилась, а по оконча­нии дала Марии Ивановне пучок свечей и сказала: «Чем могу, тем и плачу тебе, свечки хорошие, благодатные, ты будешь ими уте­шена». Особенное внимание во время чтения канона блаженная обратила на слова: «Ныне избавляяй никако и помогаяй воистинну никтоже: Ты помози ми, Владычице <...>», «<...> ибо друзи мои и знаемии вкупе оставиша мя ныне: но, Надежде моя, никакоже да не оставиши мя». В большом раздумье, с грустью и в то же время с глубокой верой повторяла она эти слова, а потом также в раздумье и с грустью стала говорить о том, что она теперь не так уже жалеет людей, как жалела раньше, что вся эта земная жизнь отдаляется от нее, уходит. «И уже никого, никого мне теперь не жалко, никого не жалко, – сказала блаженная, – только отца Александра[e] немножечко, немножечко жалко...»
Некая женщина попросила Марию Ивановну взять ее с собой, когда она в очередной раз пойдет к блаженной Матроне. Та, узнав, что Мария Ивановна пришла не одна, была этим недовольна и сделала ей выговор.
– Матреша, да ведь жалко их, им хочется побеседовать с тобой, спросить тебя о жизни, получить наставление, – возразила Мария Ивановна.
– Я раньше сама всех так же жалела, – ответила блаженная, – погоди, погоди, и ты не будешь так же жалеть.
В последние годы жизни она все больше отрешалась от внеш­него мира и уходила в себя, готовясь к переходу в иную жизнь; все ее мысли и чувства все больше сосредотачивались на этом.
В июне 1933 года блаженную Матрону посетили касимовские священники. Она жила в то время в небольшом деревянном до­мике, принадлежавшем ее покойному племяннику Матвею Сер­геевичу. Пришедших встретила хозяйка, Ирина Федоровна, и провела к блаженной. Они оказались в маленькой чистенькой комнатке с одним окошком. В переднем углу горела лампада и было много икон. Блаженная Матрона лежала в маленькой кро­ватке, завешанной пологом. Открыв полог, она поздоровалась с пришедшими. Она лежала без тюфяка, на покрытых простыней досках. Блаженная говорила быстро и оживленно, в подтвержде­ние сказанного она на память приводила тексты из Священного Писания, факты из жизни святых, наизусть прочитала молитву, присланную ей с Афона. Она говорила о тяжести современной жизни, о страданиях, о необходимости терпеть все, что ни посы­лает Бог.
«Самим ничего не делать, а всегда прибегать к Господу, Он все видит и знает, – сказала она. – Сам Господь терпел, и нам нужно терпеть, сколько кому Господь пошлет. Трудна жизнь, трудна, по­моги, Господи, крест понести. От креста-то своего никуда не убе­жишь; как ни трудно, а надо его нести. Мученики святые страдали, томились в темницах, всякие мучения претерпевали; они молились Господу, и Господь терпение посылал; пошли и нам, Господи, терпение, помоги крест понести...»
Пришедшие стали подробно расспрашивать блаженную о ее жизни, но она на все отвечала лишь общими фразами, показы­вая явное нерасположение говорить о себе. «Какая моя жизнь-то, – сказала она, – вот лежу с детства и ничего не вижу; не ви­дела я в жизни ни покоя, ни отрады, а все вот жива, все дальше да хуже, а теперь время-то вот какое стало. Я ведь только лишь языком говорю, а сама-то какая я, тронь меня – и умру. И так-то уж я плохая стала; жжет и жжет меня, в голове жар постоянно бывает, слабость большая; а кто придет, переневолишься и во­все; а теперь еще недослышивать стала. А что говорить-то, на все воля Божия; все-то не объяснишь; Господь все видит, все знает, Его воля святая».
Летом 1934 года блаженную Матрону посетил приехавший из Москвы врач Сергей; судя по всему, это был Сергей Алексеевич Никитин[f], так рассказавший впоследствии о блаженной Ма­троне[g].
«В 1930-х годах меня заключили в концлагерь, – рассказал он. – Я тогда был врачом, и мне поручили в лагере заведование медпунктом. Большинство заключенных находилось в таком тяжелом состоянии, что мое сердце не выдерживало и я мно­гих освобождал от работы, чтобы хоть как-нибудь помочь им, а наиболее слабых отправлял в больницу. И вот как-то во время приема работавшая со мною медсестра сказала мне: „Доктор, я слышала, что на вас сделан донос, обвиняют вас в излишней мягкости по отношению к лагерникам, и вам грозит продление вашего срока в лагере...“
Осужден я был на три года, которые уже подходили к концу, и считал месяцы и недели, отделявшие меня от долгожданной сво­боды, и вдруг!.. Я не спал всю ночь и, когда вышел утром на ра­боту, медсестра сокрушенно покачала головой, увидев мое осу­нувшееся лицо. После приема больных она мне нерешительно сказала:
 Хочу вам, доктор, один совет дать, но боюсь, что вы меня на смех поднимете... В том месте, откуда я родом, живет одна жен­щина, зовут ее Матронушка. Господь дал ей особую силу молит­вы, и если она за кого начнет молиться, то обязательно вымолит. К ней много людей обращается, и она никому не отказывает, вот и вы ее попросите.
– Пока мое письмо будет идти к ней, меня успеют осудить...
– Да ей и писать не надо, вы покличьте...
– Покликать?! Отсюда?! Она живет за сотни километров от нас!
– Я так и знала, что вы меня на смех поднимете, но только она отовсюду слышит, и вас услышит. Вы так сделайте: когда пойдете вечером на прогулку, отстаньте немного от всех и три раза громко крикните: „Матронушка, помоги мне, я в беде!“ Она услышит и вас вызволит.
Мне все это показалось очень странным, но все-таки, выйдя на вечернюю прогулку, я сделал так, как меня научила моя по­мощница.
Прошел день, неделя, месяц. Меня никто не вызывал. Между тем среди администрации лагеря произошли перемены: одного сняли, другого назначили. Прошло еще полгода, и наступил день моего освобождения. Получая в комендатуре документы, я попро­сил выписать мне направление в город, близкий к тому месту, где жила Матронушка, так как еще перед тем, как ее покликать, дал обещание, что, если она поможет, буду поминать ее ежедневно на молитве, а по выходе из лагеря первым делом поеду и поблагода­рю ее.
С волнением подошел я к ее дому и хотел было постучать в дверь, но она была не заперта и легко открылась.
– Можно войти? – громко спросил я.
– Входи, Сереженька, – раздался голос.
Я вздрогнул от неожиданности и нерешительно пошел на го­лос. Заглянув, я увидел маленькую слепую женщину, неподвижно лежавшую на спине. Лицо у нее было удивительно светлое и ла­сковое. Поздоровавшись, я спросил:
– Откуда вы знаете мое имя?
– Да как же мне не знать, – зазвучал ее слабый, но чистый го­лос. – Ты же меня кликал, и я за тебя Богу молилась, потому и знаю. Садись, гостем будешь!
Я долго сидел у Матронушки. Она мне рассказала, что заболе­ла в детстве тяжелой болезнью, после которой перестала расти и двигаться. Потом мы заговорили с Матронушкой о цели жизни, о вере, о Боге. Слушая, я поражался мудрости ее суждений, знанию святых отцов, ее глубокому проникновению и понял, что передо мной лежит не просто больная женщина, а большой перед Богом человек. О себе Матронушка сказала, что ее скоро увезут в Мо­скву, и попросила:
– Когда настанет время, что ты будешь стоять перед престолом Божиим, поминай меня.
Мне не хотелось уходить от Матронушки, и я дал себе слово навестить ее как можно скорее, но не пришлось. Вскоре ее увезли в Москву».
23 июня 1935 года был выписан ордер на арест семи человек – четырех священников, включая духовника блаженной Матроны, ее самой и двух женщин. Заместитель прокурора области распоря­дился допросить Матрону у нее дома.
28 июня на квартире священника, составителя жития бла­женной Матроны, был произведен обыск и была обнаружена ру­копись с ее житием. На допросе он показал: «О существовании блаженной Матреши Анемнясевской я слыхал еще в дореволюци­онное время, но лично познакомился с ней при моем посещении ее квартиры в 1930 году. Когда я увидел, что она человек необык­новенный, сразу стал ее почитателем, и путем беседы с ней и с ее многочисленными почитателями я собрал о ее жизни и деятель­ности подробные сведения, на основании которых и составил ее жизнеописание. После этого я у блаженной Матреши был три раза <...>.
Почитателями блаженной Матреши являются почти все веру­ющие города Касимова и его окрестностей и даже отдаленных об­ластей и краев Советского Союза, которые ежедневно массами посещают ее квартиру за получением утешения в тяжелой жизни, и все верующие находят поддержку и утешение, а также обраща­ются с разными жизненными вопросами, на которые она дает соответствующие ответы, так что верующие окрестных селений ни­чего не начинают делать без ее совета и благословения».
В тот же день была допрошена Мария Ивановна Путилина, ко­торая сказала, что она действительно ходила к блаженной Матро­не, «чтобы послушать ее мудрых советов, вместе с ней помолиться, почитать ей религиозные книги».
На следующий день в доме, где жила Матрона, был произведен обыск. Кроме хозяйки в доме находилась дальняя родственни­ца блаженной, Дарья Шубина. Пришедшими были оперуполно­моченный секретного отделения отдела НКВД и два начальника районных отделов НКВД – Касимовского и Бельковского, а так­же живший по соседству с Матроной Федин, который был при­глашен на допрос в качестве понятого.
Первой была допрошена Дарья Шубина, она показала: «Бла­женная Матреша Белякова среди крестьян пользуется широким авторитетом блаженной, прозорливой и даже святой, поэтому к ней ежедневно приходило много посетителей, которые обраща­лись к ней с разными вопросами, просили ее советов и благосло­вения. <...> в моем присутствии неизвестные для меня женщины обращались к блаженной Матреше с вопросом, вступать ли им в колхоз, на что она отвечала, что в колхоз вступать грешно, так как колхозники не имеют права ходить в церковь, и поэтому сами тоже будут безбожниками. Был и такой случай, что одна женщина жаловалась Матреше, что в колхозе трудно и голодно, на что бла­женная Матреша сказала: если в колхозе трудно, то выходите, вас никто держать не будет, выйдете из колхоза и будете сами себе хо­зяева. Некоторым женщинам, жалующимся на тяжелую жизнь, Матреша говорила: сами виноваты, что прогневали Бога, и вот те­перь мучаетесь, опомнитесь, покайтесь, ходите в церковь и будете хорошо жить, как раньше».
После допроса Дарья была освобождена. Затем следователи допросили блаженную Матрону.
– С какого времени вас навещают верующие и за кого они вас почитают? – спросил ее следователь.
– Лет пятьдесят тому назад, когда мне исполнилось двадцать лет... ко мне на квартиру стали приходить верующие люди посмо­треть меня. С течением времени количество посетителей... замет­но увеличилось, и уже организовалось систематическое палом­ничество моих почитателей ко мне на квартиру, среди которых я стала пользоваться авторитетом блаженной и прозорливицы, и ко мне ежедневно приходили... как из окрестных селений, так и из города Касимова, других районов Московской области... и других областей... Благодаря приносимым... подаяниям я на эти средства и существую и даже иногда имею возможность оказать помощь бедным людям. В числе ежедневных посетителей меня навещали монахи, монахини и нищие... которые иногда останавливались у нас переночевать.
– Скажите, по каким вопросам и за какими советами обраща­лись к вам верующие и что вы им говорили? – спросил ее следова­тель.
– Ко мне... обращалось множество народа с разными вопро­сами, главным образом по бытовым вопросам, на которые я да­вала соответствующие ответы. Спрашивали меня также о том... вступать ли в колхоз и тому подобное, но на это я отвечала, что не знаю, вы зрячие и вам виднее, как поступать.
– Были ли в вашей квартире богослужения, когда и кто их со­вершал?
– Богослужения у меня в квартире бывают только в большие религиозные праздники Пасху и Рождество, когда наш священ­ник обходит всю деревню и у всех совершает молебны. Я также приходящим навестить меня посетителям читаю акафисты и мо­литвы. В предъявленном мне обвинении виновной себя не при­знаю. Действительно, меня ежедневно посещает многочисленное количество моих почитателей, но я их не приглашала и против со­ветской власти ничего не говорила.
Блаженная Матрона была слепой и не могла прочесть то, что записал следователь, а только услышать, что он ей зачитает, не могла она и расписаться, и потому подтвердил то, что запись сде­лана с ее слов, ее сосед Федин.
По окончании допроса блаженной было предъявлено обвине­ние в том, что она, «выдавая себя верующим за блаженную и про­зорливую, организовала у себя на квартире в деревне Анемнясево массовый прием верующих – своих почитателей, которых обраба­тывала в антисоветском духе». Затем ей было зачитано обяза­тельство, что она до окончания следствия и суда не будет никуда отлучаться без разрешения органов НКВД и будет проживать в де­ревне Анемнясево, чтобы явиться по вызову судебных и след­ственных властей туда, куда они укажут, а за неисполнение будет отвечать по всей строгости закона.
В этот же день был допрошен и Федин; его показания явились основанием для арестов людей, давших приют блаженной Матро­не. «Матреша Белякова – девушка, <...> лежит в кровати с 7–8 лет, – показал он. – Все ее считают блаженной, прозорливой <...>. К ней очень много и ежедневно приходят паломники с раз­ными просьбами <...>. По ночам устраивают богослужения и моления. Матреша насчет колхозов приходящим к ней паломникам говорит, что колхозы – это антихристовы гнезда. Женщины, по­бывав у нее, верят в нее <...> как в святую и после проводят антиколхозную агитацию. Я лично не раз видел и ловил людей, кото­рые к ней приходили ночью, так как живу с ее домом по соседству.
Организаторами <...> паломничества и приемов людей занимают­ся Белякова Ирина Федоровна – племянница Матреши <...> и ее сын Беляков Алексей Матвеевич. Я считаю, что ее дом <...> есть очаг распространения разного рода контрреволюционных слухов и агитаций. Все паломники всегда, как правило, приносят для Матреши помногу подарков, в результате чего не только племян­ница, у которой она живет, сильно разбогатела, но и другие род­ственники. Я лично интересовался людьми, кто бывал у Матреши, и все, кого бы я ни спрашивал, происходят из кулацкой семьи – или выслали мужа, или раскулачили. Все эти люди ходили к Ма­треше за советом. Паломничество к Матреше усилилось особенно за последние 2–3 года».
30 июня был допрошен сын Ирины Федоровны Алексей, кото­рый, отвечая на вопросы следователя, сказал, что «Матрену, дей­ствительно, верующие считают за блаженную и <...> святую, по­этому <...> с дореволюционного времени к ней приходило множество посетителей из разных мест. <...> Некоторые приходят посетить ее как больную, некоторые за советом по разным вопро­сам, а отдельные посетители просят исцелить их от болезней, [им] <...> она дает святую воду».
Вслед за ним была допрошена его мать Ирина Федоровна, кото­рая, как и ее сын, показала, что к блаженной еще «с дореволюци­онного времени приходило много посетителей из разных окрест­ных и даже отдаленных селений и городов, которые обращались к ней за разными советами». Сразу же после допроса мать и сын были арестованы, как соучастники блаженной Матроны.
5 июля 1935 года в Анемнясеве состоялось заседание актива правления колхоза; на повестку дня был поставлен единственный вопрос – о выселении блаженной Матроны из деревни, где она родилась и прожила безвыездно более семидесяти лет.
Председатель колхоза заявил, что «Матреша тормозит дело коллективизации». Члены актива, согласившись с этим стран­ным заявлением, вынесли постановление: «Считать необходимой изоляцию Матреши от окружающего населения и повести разъяс­нительную работу среди населения, в особенности среди женщин, для того, чтобы вокруг этого вопроса [не было] нехороших последствий».
На следующий день председатель Анемнясевского сельсовета и председатель колхоза направили начальнику районного отдела НКВД заявление, в котором просили «немедленно изъять граж­данку Белякову Матрешу из пределов деревни Анемнясево как вредного элемента», в качестве аргумента выставляя то, что «данная гражданка <...> своей святостью влияет на темную массу отстающего населения не только деревни Анемнясево, но и на всю округу».
28 июля 1935 года дело было закончено. Блаженная Матрона обвинялась в том, что, «пользуясь среди верующих авторитетом „блаженной прозорливицы“, принимала громадное количество своих почитателей, среди которых проводила антисоветскую и антиколхозную агитацию».
Хозяйка дома, где жила блаженная, обвинялась в том, что, «яв­ляясь участницей контрреволюционной группировки, произво­дила прием многочисленных почитателей „блаженной Матреши“, среди которых последняя проводила систематическую антисоветскую и антиколхозную агитацию», а ее сын – в том, что «прини­мал участие в приеме многочисленных почитателей „блаженной Матреши“...»
2 августа 1935 года Особое совещание при НКВД СССР при­говорило некоторых из арестованных по делу блаженной Матро­ны к пяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь, включая и сына племянницы блаженной Алексея Белякова; его мать, Ирина Федоровна, была приговорена к пяти годам ссылки в Красноярский край, сама блаженная Матрона – к принудитель­ному лечению.
Вскоре после приговора к дому, где жила блаженная, подъеха­ла машина, чтобы увезти ее. Отовсюду к дому стал сходиться на­род, и перед ним собралась внушительная толпа.
– Идите отсюда! Идите! А то и вас всех на машину посадим и увезем вместе с ней! – пригрозил собравшимся председатель кол­хоза.
Народ, однако, не расходился. Председатель вошел в дом, про­шел в комнату, где лежала блаженная, и, подняв ее с дощатой кро­вати, стал выносить. Остановившись в дверях, он с удивлением сказал:
– Какая же ты легонькая!
– Такие-то у тебя дети будут легонькие! – ответила на это Матрона.
Народ, стоявший вокруг, оцепенел от нелепости происходя­щего. Блаженную Матрону увезли, а вскоре люди заметили, что двое сыновей председателя перестали расти.
8 сентября 1935 года блаженная Матрона была привезена в дом инвалидов-хроников имени 1 Мая, находившийся в деревне Хотяжи Звенигородского района[2] Московской области. Это был небольшой дом инвалидов общего типа, рассчитанный на семьде­сят пять человек, с персоналом служащих в девять человек – одна медсестра, две санитарки и шесть человек занимавшихся хозяйством.
Место нахождения блаженной Матроны стало вскоре извест­но. Зимой 1936 года уроженка деревни Полухтино, находящейся неподалеку от деревни Анемнясево, Анна Харитонова стала хло­потать, чтобы ей разрешили взять блаженную Матрону на поруки. Она обошла жителей деревни Анемнясево с текстом письменно­го ходатайства о ее освобождении. Многие тогда подписались под ним, подписались даже два комсомольца. Заявление с просьбой освободить Матрону Анна передала заведующему Московским отделом социального обеспечения Лазареву.
В самом начале марта 1936 года в дом инвалидов-хроников был назначен новый директор, Петр Кольцов. Передавая ему дела и совершая вместе с ним обход всех помещений дома, инспектор райсобеса Звенигородского района Наталья Гуськова особо об­ратила его внимание на блаженную Матрону, сказав, что та нахо­дится под надзором НКВД, к ней не разрешено никого пускать, а также не разрешается ей что-либо передавать, всех, кто к ней бу­дет приходить, следует тут же направлять в НКВД. «Заведующий Московским отделом социального обеспечения предлагал отдать ее родственникам, но я при отсутствии распоряжения из НКВД отказалась это сделать», – добавила она.
4 марта 1936 года новый директор дома инвалидов Петр Коль­цов и инспектор райсобеса Звенигородского района Наталья Гуськова пришли на прием к заведующему Московским отде­лом социального обеспечения Лазареву, который начал разговор с того, что предложил директору отдать Матрону Белякову род­ственникам. Гуськова на это категорически возразила, заявив, что этого делать нельзя, так как она предупреждена органами НКВД, чтобы к Беляковой никого не пускали.
«У нас дом в Хотяжах не закрытого типа, Белякову надо отдать, держать ее не наше дело, пусть НКВД объясняется со мной, а мои распоряжения надо безоговорочно выполнять», – категорично заявил Лазарев.
После посещения заведующего Наталья Гуськова заметила но­вому директору: что бы там ни говорило начальство, а не следует отдавать Белякову без разрешения НКВД.
28 марта заведующий Лазарев отдал распоряжение директору дома Кольцову: «Сдать гражданку Белякову под расписку граж­данке Харитоновой».
Узнав о получении разрешения, Анна уговорила жившую в Москве Вассу Самылкину, уроженку той же, что и она, деревни Полухтино, временно поместить блаженную Матрону к себе в мо­сковской квартире, на что та с радостью согласилась.
30 марта Анна и Васса отправились в дом инвалидов-хроников, и Анна под расписку «приняла инвалидку Белякову». Знакомый Анны Василий Хомяков, работавший в доме хроников счетово­дом, раздобыл лошадь с телегой и довез их до железнодорожной станции. В тот же день они уже были в Москве. Блаженную посе­лили в доме в Большом Казенном переулке, неподалеку от Кур­ского вокзала. Анна предполагала после окончания весенней рас­путицы перевезти блаженную к себе в дом в деревню Полухтино.
Столкнувшись на следующий день с инспектором райсобеса Гуськовой, директор сообщил, что отдал Матрону Белякову род­ственникам. «По чьему распоряжению вы отдали и было ли разре­шение НКВД?» – с раздражением спросила Гуськова. «Никакого распоряжения из НКВД не было, а было распоряжение от моего собственного начальника», – ответил Кольцов. «Вам за это при­дется ответить», – сказала она. «Я подчиняюсь своему начальнику, по его распоряжению и отдал», – повторил тот невозмутимо.
Гуськова сообщила о происшедшем в районный отдел НКВД, который потребовал к себе директора дома инвалидов, но тот не явился, хотя его вызывали несколько раз. Он не считал себя подотчетным НКВД и ни на какие вызовы не реагировал. Тогда его вызвали в районный комитет ВКП(б), чтобы там встретиться с ним. Но на тот момент Кольцов был исключен из партии и, бу­дучи беспартийным, послал вместо себя счетовода Василия Хомя­кова.
Районный отдел НКВД по заявлению Гуськовой приступил к формальному следствию. 8 апреля на допрос была вызвана Ната­лья Гуськова, 10 апреля – Петр Кольцов и Василий Хомяков.
Приехав в Полухтино, Анна сообщила верующим, в том числе и анемнясевским, где поселилась блаженная Матрона, и к той на­чалось настоящее паломничество. Иные успели за короткое время приехать к блаженной по нескольку раз. Хозяйка квартиры также не скрывала, что у нее живет блаженная Матрона, и, привлечен­ные рассказами о ее подвигах и прозорливости, стали приходить и те, кто не знал ее раньше. Причащать блаженную возили на са­ночках в ближайший храм – Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе.
В середине апреля Дарья Шубина, жившая в деревне Корякино, посетила в Полухтине Анну Харитонову и попросила, чтобы та, когда будут перевозить блаженную Матрону, завезла ее к ней погостить, хотя бы на время. 5 мая Дарья получила телеграмму: «Выехали, встречай, выезжай в Туму». Дарья наняла крестьянина с лошадью, жителя деревни Корякино, и вечером Анна и Василий Харитоновы, Дарья Шубина и блаженная Матрона прибыли в Корякино. Дарья поместила блаженную в своем доме, а Харитоновы ушли к себе в деревню Полухтино.
В храме великомученицы Параскевы в Шеянках после ареста отца Александра Орлова служил иеромонах Валентин (Ракитин). К нему 7 мая около 4 часов утра пришла незнакомая женщина и попросила причастить остановившуюся в доме Дарьи Шубиной блаженную Матрону. Исповедав и причастив блаженную, иеро­монах Валентин порекомендовал Дарье зарегистрировать ее как вновь прибывшую в сельсовете.
Все это время сотрудники НКВД продолжали расследование обстоятельств исчезновения блаженной и поиск ее местонахож­дения. На расписке при освобождении блаженной из дома инва­лидов Анна Харитонова указала свой московский адрес, по которому ее и разыскали. 9 мая она была арестована и допроше­на. Анна сообщила, что блаженная была перевезена ею к Вассе Самылкиной в Большой Казенный переулок, но где блаженная находится сейчас, она говорить не хочет. На следующий день сотрудник НКВД допросил ее сестру Александру Харитонову. Та показала, что ее сестра Анна увезла блаженную 5 мая в деревню Полухтино намереваясь поместить ее в доме брата, Василия Ха­ритонова. Допрошенная в тот же день Васса Самылкина под­твердила, что блаженную увезли в деревню Полухтино Бельковского района, сообщив, что она сама провожала блаженную, помогая ее нести.
13 мая в 8 часов вечера в Бельковском районном отделении НКВД был допрошен Василий Харитонов, который на вопросы о местонахождении блаженной «категорически заявил, что отвечать на вопросы и вообще давать показания <...> не будет, и <...> ни на один вопрос по существу дела не ответил».
Узнав об аресте Анны, Дарья Шубина, опасаясь, что и ее мо­гут также арестовать, вечером 13 мая направилась к жительнице той же деревни Анастасии Дубасовой и попросила ее временно принять блаженную у себя, и этой же ночью перенесла блажен­ную к ней. Сотрудники НКВД тем временем продолжали искать блаженную. Был допрошен иеромонах Валентин (Ракитин), ко­торый сообщил, что причащал блаженную Матрону 7 мая в доме Дарьи Шубиной. Сотрудники НКВД направились к Шубиной и допросили ее, спрашивая, причащал ли в ее доме блаженную Матрону иеромонах Валентин и получала ли она телеграмму из Москвы о встрече Матроны, и, наконец, спросили: «Скажите, какой период времени в мае 1936 года проживала в вашем доме гражданка Белякова Матрена, и укажите адрес ее настоящего местонахождения?» – «Гражданка Белякова Матрена в мае 1936 года у меня в доме не жила, и где она находится в настоящее время, неизвестно», – ответила Дарья.
После допроса ей была устроена очная ставка с иеромонахом Валентином, который рассказал, что причащал 7 мая блаженную Матрону в ее доме, после чего Дарья Шубина в подробностях рас­сказала, как к ней попала блаженная и к кому она ее затем пере­несла.
В сумерках в окно дома, где жила Анастасия Дубасова, посту­чалась незнакомая женщина и предупредила хозяйку, что блажен­ную Матрону ищет милиция. Услышав это, блаженная попросила, чтобы ее вынесли на огород, что и было сделано Анастасией.
Около полуночи в дом Анастасии пришли с обыском – на­чальник 7-го отделения СПО УГБ, начальник Бельковского рай­онного управления НКВД, прокурор по Бельковскому району и председатель сельсовета. Они нашли блаженную Матрону лежа­щей на земле на огороде. Был составлен акт, что 14 мая 1936 года в полночь на огороде около надворных построек, принадлежащих гражданке деревни Корякино Анастасии Дубасовой, была обна­ружена гражданка Белякова Матрена Григорьевна, которая, буду­чи инвалидом, не имеющим возможности передвигаться, лежала на земле. По словам хозяйки, Белякова была вынесена ею на ого­роды из боязни, что та будет обнаружена и арестована.
На этот раз сотрудники НКВД поместили блаженную в нахо­дившийся неподалеку от Москвы дом инвалидов-хроников име­ни Радищева. Этот дом инвалидов был значительно хуже по усло­виям содержания в нем. Он был рассчитан на шестьсот пятьдесят восемь человек, а на практике больных было больше, половина – старше шестидесяти лет, иные очень преклонного возраста. Ус­ловия жизни в таких инвалидных домах в те годы были суровы. Вследствие недостатка мест – скученность, в некоторых палатах женщины помещались вместе с мужчинами, тяжелобольные – вместе с остальными, верхняя одежда висела над кроватями, а под кроватями стояли сундуки со скарбом. Столовая иногда являлась и кабинетом врача, и канцелярией, и местом хранения белья, и местом чистки картофеля. Питание инвалиды в те годы получали минимальное, однообразное, лишенное жиров, с недостатком хлеба. Белье было изношено до последней степени и в заплатках. Медицинский персонал недостаточно квалифицирован, а млад­ший – абсолютно неграмотен. Бывали случаи заболеваний тубер­кулезом не только среди инвалидов, но и среди медицинского персонала. В некоторых палатах отсутствовали форточки и вместо дверных ручек были шнурки.
2 июля 1936 года Василий и Анна Харитоновы и Дарья Шуби­на были приговорены к трем годам заключения в исправительно­трудовом лагере. 4 августа 1936 года Васса Самылкина и ее дети Григорий и Зинаида, как «социально опасные элементы», были приговорены к высылке из Москвы с «лишением права проживания в режимных пунктах сроком на три года».
Блаженная Матрона скончалась 29 июля 1936 года в доме инвалидов-хроников имени Радищева и была погребена на Вла­дыкинском кладбище под Москвой. 
 
Игумен Дамаскин (Орловский)
«Жития новомучеников и исповедников Церкви Русской. Июль. Ч.1»
Тверь. 2016. С. 286–332 
Примечания
[a]Священноисповедник Александр Орлов; память 14/27 апреля.
[b] «Запечный», или «Хлебенный», список Тихвинской иконы Божией Матери почи­тался в Соловецком монастыре как чудотворный явленный образ. По монастырскому преданию, эта икона принадлежала святителю Филиппу, митрополиту Московскому, и была обретена им в бытность его на послушании в хлебне.
[c]См. Числ. 12.
[d] Блаженная Матрона, зная житие преподобного Иоанна Кущника (первая половина V в., память 15/28 января), имела в виду подвиг святого, жившего без крова, перено­ся «зиму и зной, и мороз и дождь», как повествуется об этом в житии, написанном святителем Димитрием Ростовским. Святой подвизался у ворот родительского дома в Константинополе, подобно нищему Лазарю, с той лишь разницей, что ему выно­сились остатки еды, которые он отдавал другим нищим. «Отец его, видя лежащего у ворот бедного нищего, начал посылать ему кушанья со своего стола, говоря: „Велико терпение у этого нищего, — оставаясь без крова, он переносит и зиму, и зной, и мо­роз, и дождь; поистине таковые именно наследуют Царство Небесное“». Затем, когда по приказанию матери святого Иоанна прогнали от ворот, он стал жить поблизости в шалаше (куще), отчего и получил свое прозвание – Кущник. 
[e] Духовник блаженной, священник соседнего села Шеянки Александр Васильевич Орлов.
[f]Впоследствии был пострижен в монашество с именем Стефан и хиротонисан во епископа.
[g]Поскольку рассказ записан человеком, знавшим епископа Стефана, но не знав­шим саму блаженную, то в повествование попали некоторые неточности, которые мы опускаем.
[1]Ныне село Шеенки Клепиковского района Рязанской области.
[2]Ныне деревня Хотяжи Одинцовского района Московской области.