«Воистину, монашество есть дар неизреченной милости и любви Бога к людям, сравнимый по своему значению с нашим бытием и, во-вторых, с восстановлением падшего человечества, как говорит преподобный Феодор Студит: “Истинно монашество и есть во всех этих злостраданиях, коими, как молотом каким, выковывается дух молитвенный”. К стыду нашему сказать надо, в обителях наших всегда почти богослужение и уставы стояли на втором плане, а на первом – земные интересы. Литургии не отдавались сердца, к ней не приготовлялись с должным вниманием, не доводили до глубин сердечных великих, огненных, духоносных слов канона и молитв ко Святому причащению. Все куда-то надо было спешить, торопиться, бежать, ехать. Спешили исповедать и исповедоваться, спешили вычитывать часы, кафизмы, каноны, молитвы – скорей, скорей – некогда. Литургией даже тяготились. Настоятель спешил служить, потому что ему в банк надо ехать, эконом – картошку покупать и так далее. От них же первый есть аз. Эта торопливость в молитве сделалась основным двигателем монастырским. И только тот считался хорошим священнослужителем, кто не задерживал своей молитвой. От сего мертвыми стали для нас глаголы Жизни вечной, обильным животворящим потоком текущие в каждой строчке псалмов, и молитв, и канонов церковных. Остались лишь стены одни, башни, колокола без звона, без благовестия в душе. Поделом стены эти падают, звон смолкает. Ей! По делом нашим восприемлем. Хотя теперь научиться бы действовать по реченному: “молитве время, всякому другому делу час”».

Из письма священномученика Серафима (Звездинского) схиигумении Фамари. 1924 год.