31 июля (13 августа)
 
Священномученик
Владимир Холодковский
 
Священномученик Владимир родился в 1895 году в Камен­ском заводе Камышловского уезда Пермской губернии в семье коллежского регистратора Павла Холодковского. Избрав путь служения Церкви, Владимир в 1912 году окончил Екатеринбург­скую школу псаломщиков и был направлен псаломщиком в Воз­несенский храм в селе Завьяловском Камышловского уезда[1]. В 1918 году он был рукоположен во диакона к Ильинскому храму в селе Тимохинском того же уезда[2]. Здесь его застала Граждан­ская война со всей ее жестокостью не только по отношению к воюющим сторонам, но и к гражданскому населению. Настоя­тель храма и диакон Владимир ушли из села вместе с войсками ар­мии Колчака; на следствии в 1929 году отец Владимир так объяс­нил причину своего ухода: «белые запугивали меня, что если я останусь... то красные расстреляют как... дьякона». Отец Влади­мир дошел с войсками до Ново-Николаевска[3], где стал служить в Покровской церкви.
17 марта 1920 года он вернулся в село Тимохинское и в декабре того же года был рукоположен к Ильинскому храму во священни­ка. Вскоре он был переведен в Николаевский храм в селе Тупиынском, в 1925 году – направлен служить в храм Боголюбской иконы Божией Матери в селе Юрмытском Пышминского района Уральской области. В 1927 году власти передали этот храм обнов­ленцам, и отец Владимир вернулся в Николаевский храм в селе Тупицынском, где его застали гонения 1929 года.
В приходе в селе Тупицынском, как показали во время след­ствия свидетели, он активно проповедовал, призывал прихожан не оставлять храм и молитву, говорил, что современная разруха есть следствие отступления людей от Бога, что православные ныне трудятся, как раньше рабы на помещиков, день и ночь, а труд их идет лодырям, и это не по закону Божию; «надо жить дружно, один другого защищать и вражду не разводить, тогда хо­рошо будет жить всем, надо Богу молиться». Крестьянам отец Владимир говорил, что за веру готов пойти на страдания, но ни­когда не откажется от своих религиозных убеждений. Одному из крестьян он как-то с укоризной заметил, что тот своих детей рас­пустил, один сын уже в «комсомол ушел, безбожником стал, хлеб у крестьян отбирать учится, потом и чина добьется, я тебе советую на старости лет греха не творить». За несколько дней до ареста священник, по словам свидетеля, сказал, что власть принуждает его переходить в обновленчество, «но пусть на куски растерзают – не пойду!» – заключил он.
Отцу Владимиру было тридцать три года, когда 1 ноября 1929 года он был арестован и заключен в камеру при окружном от­деле ОГПУ в городе Шадринске. Отвечая на вопросы следователя, священник сказал, что «нигде и никогда какой бы то ни было аги­тации, которая была бы направлена против советской власти и ее мероприятий, не вел. Виновным себя ни в чем не признаю».
14 ноября отец Владимир был снова допрошен. «Виновным по сему делу не признаю, – повторил он, – так как я всецело был далек от светской жизни и совершенно никакой агитацией не за­нимался. <...> Я как священник проповедовал слово Божие. <...> Я ни в каких партиях не состоял, политикой совершенно не инте­ресовался. Посему я вины за собой не чувствую».
26 ноября было составлено обвинительное заключение, и в тот же день отец Владимир из тюрьмы ОГПУ был переведен в город­скую тюрьму. 26 декабря 1929 года Коллегия ОГПУ приговорила священника к пяти годам заключения в концлагерь.
Вернувшись из заключения, он вновь стал служить в Никола­евском храме в селе Тупицынском. В 1936 году власти вознаме­рились закрыть храм. Отец Владимир, узнав об этом, попросил верующих собрать подписи под прошением, чтобы храм не за­крывали. На некоторое время власти отступились, но в середине 1937 года начались массовые аресты священнослужителей и ми­рян, и 8 июля отец Владимир был арестован и заключен в тюрь­му в городе Камышлове. По делу было арестовано почти все ду­ховенство района и часть активных мирян, всего около тридцати человек. Следствие обвинило благочинных в создании контрре­волюционной монархической организации, ставящей своей це­лью восстановление монархического строя. Все обвиняемые, за исключением отца Владимира, под нажимом следствия признали себя виновными в возводимых на них обвинениях.
– Вы арестованы как участник контрреволюционной монархи­ческой группы, возглавляемой [благочинным] Якутовичем. След­ствие располагает неопровержимыми данными о вашей контр­революционной деятельности. Намерены ли вы дать правдивые показания? – спросил отца Владимира следователь.
– Ни в какой монархической организации, возглавляемой Якутовичем, я не состоял и не состою. Этим я поражен и считаю ло­жью показания Якутовича.
– Вы даете ложные показания, следствие требует дачи правди­вых показаний, – настаивал следователь.
– Я человек глубоко религиозный, – ответил священник. – В силу религиозных убеждений не согласен с безбожием и оста­юсь непримирим с ним, ведя активную борьбу с безбожием со­вершением богослужения и исполняя таинства и обряды для верующих. Глубоко убежден, что существует Господь как Творец всего видимого и невидимого.
Отцу Владимиру было поставлено в вину также и то, что он рассказал о явлении Пресвятой Богородицы и святителя Николая некоему крестьянину во время Великого поста 1928 года. Иеро­монах Никита (Сапожников), арестованный в 1927 году и сослан­ный в Пермскую область, в свое время так записал это явление: «Выехал из села своего крестьянин земли Пермской в соседнее село, верст за тридцать, по своим хозяйственным надобностям. Мужик старый, верующий, зажиточный. Все, что было у него, отобрали, в тюрьме сколько-то сидел, да Господь вновь всем бла­гословил его. Едет путем-дорогой, видит: в стороне на снегу но­венький мешок-пятипудовик пустой лежит. Остановил старик лошадь да думает: „Кто бы это сбросить мог? Да лежит-то в сто­роне, на поле. Кругом никого...“ Вышел из саней, пошел к меш­ку, нагнулся поднять его, да не может. И так дернет, и так потянет, видит, что мешок в землю врос: сверху – пустой, а внизу – с зер­ном. Время идет, пора бы и ехать, а он все вкруг мешка бьется. За­морился даже, а поделать так-таки ничего не мог. Как ни досадно, а пришлось отступиться. „Не в добрый час, видно, выехал“, – по­думал старик и, перекрестившись, поехал дальше... Проехал верст с пяток, издали видит – бочонок новенький на дороге ле­жит. „Что за притча? С нами крестная сила!“ Прочел он молитву, лошадь останавливает да идет к бочонку. А он тоже как прирос к земле. Солнце за обед повернуло, к закату клонится, а старик все с бочонком возится. Да как на грех, ни попутчика, ни встреч­ного человека нет, чтобы подсобил. От бочонка тоже отступиться пришлось. Даже рукой махнул да изругался старик. Сел в сани да лошадь больно стегнул.
Едет хмурый и на сердце тоска. Сколько-то еще проехал, ви­дит: далеко впереди попутно ему человек идет, да быстро так, на­силу нагонять его стала добрая лошадка. Видит – женщина. Стал старик подъезжать, а она услышала да в снег свернула, да быстро, как бы испугавшись, как можно дальше старается отойти. Старик придержал лошадь да смотрит на нее: женщина старая да хорошая такая, только вся в крови, израненная, да слезы так и бегут из глаз. Одежда прежде была на ней хорошая, да вся изодрана, запачка­на. Остановился старик и спрашивает: „Что это, матушка, с тобой сталось? Злые люди, что ли, обидели? Садись, подвезу“. А та еще дальше отходит да закрывается, будто он ее ударить хочет. По­стоял, постоял старик да тронул шажком лошадь. Тоска на сердце еще глубже запала. Едет и оглядывается, а та все как отошла, так в снегу и стоит.
Дорога пошла под изволок и скрыла ее за бугром, а впереди опять человек идет, по пути ему, идет крепкой поступью, не то­ропясь, в руках палка высокая. Идет без шапки, голова, как лунь, белая. Услышал, стало быть, что сзади кто-то едет, остановился. Старик, поравнявшись, принял предложение крестьянина и сел в телегу к нему, а тот говорит: „Бог тебя вот послал. Вижу, что и ты человек нездешний и идешь не так. Скажи ты мне, Христа ради, развяжи ты душу мою: что все это значит? Чудится мне, что все ты знаешь...“ А спутник его сидит рядом, молчит и глубо­кую, видно, думу думает. Потом и говорит: „Затем-то я и сел к тебе, что сказать надобно. Мешок, что ты поднять не мог, вот что значит: много вашего крестьянского хлеба в землю поброса­но, да не вам взять его, и до великого голода жить вам, мужикам, впроголодь. Бочонок же, что ты не осилил, вот что значит: много денег вашим мужицким потом и кровью наработано, да не вам взять их. И будете вы до великой войны в постоянной нужде жить“. Не выдержал, перебил его старик. Сердце в нем, как го­лубь, бьется, и дума трепещет. „Скажи, – просит, – а кто же эта женщина, что обогнал-то я?“ Прохожий помолчал да тихо так говорит: „Царица Небесная, Матерь Божия. Вот что вы с Ней сделали. Оплевали, насмеялись, изранили всю... Она, Которая прибегала на помощь каждому великому грешнику, за каждого со слезами молила Сына Своего, Которая Сама в скорбях ваших являлась к вам, Она бежит от вас, так как нет Ей среди вас на кого положиться“. – „Да что ты, родимый, – весь, как в лихо­радке, снова перебил старик, – мы креста не сымали и церкви не оставили, и попа всегда принимаем“. – „Так, – остановил его спутник, – на глазах ваших ругались над Ней, при вас плевали в Нее, ризы Ее рвали, а вы молчали да сторонились, как не види­те. При вас Ее гонят, и имя Ее поносят, а вы, оберегаючи себя, постоянно предаете Ее. Как вы бы не допустили, никто бы не смел не то что пальцем тронуть Ее, словом хульным обмолвиться“. – „Верно твое слово, – тихо сказал старик, и слезы поли­лись из глаз его. – А ты кто будешь? – с робостью уже спросил он. – Вот и ты в крови весь, да одежда твоя порвана“. – „А я Ни­колай Чудотворец буду“, – отвечал тот. И нет уже его в санях, а стоит он на дороге. Старик к нему в ноги: „Великий угодник Божий, научи, что же нам делать?“ – „Молитесь, – говорит, – Бог простит, прикажет – и мы опять с вами будем“. Да и пошел от него. А тут на горке и Владычица показалась. Старик в слезах упал на дорогу, и слова не идут с языка, а мыслями твердит он: „Владычица, Матушка, прости Христа ради“. Тем временем свя­титель уже был около Нее и припал к ногам Ее. Подняла Она его, и оба легко так верх снега стали уходить все дальше и дальше, и чем дальше шли, тем светлее становились, а как ступили на зарю, так, как звезды, загорелись и пошли на небо. Заря потухать стала, а старик все стоял на коленях среди дороги, глядя в ту сторону, и слезы текли и текли из глаз его».
По делу отца Владимира были допрошены свидетели, среди них председатель сельсовета, который показал, что в 1936 году пе­ред уборочной он требовал от священника, чтобы тот прекратил антисоветскую агитацию, на что священник ответил, что он дела­ет то, что полагается ему делать как пастырю, оберегающему сло­весных овец.
Председатель другого сельсовета, с которым лично отец Вла­димир был не знаком, показал, что однажды встретил священни­ка на дороге и завел с ним намеренно провокационный разговор, и во время него тот сказал, что Бог за наши грехи послал засуху, чтобы люди вспомнили о Нем.
Одна из посещавших Николаевский храм женщин показала, что священник, беседуя с ней, говорил, что надо ходить в церковь, «церковь забывать не надо, не надо забывать о Боге, Божие слово не умрет. Вот ведь меня сколько ни мучили, сколько ни терзали, но я с помощью Божией вернулся невредим».
Заведующий начальной школой показал, что священник «умышленно срывал проведение массовых выступлений среди школьников. <...> Как пример можно привести: школой в проти­вовес Пасхе было подготовлено... выступление школьников, где главную роль... играл сын Холодковского. Холодковский сознательно задерживал своего сына, не пускал на выступление. <...>
Среди учеников можно было всегда слышать, что Холодковские могут выступать и не выступают, и мы не будем выступать».
3 августа следователь вызвал отца Владимира на допрос и зачи­тал ему показания свидетелей. Но все их отец Владимир отверг как ложные. 7 августа следствие было закончено. Следователь в обвинительном заключении перечислил все, в чем обвиняли священника лжесвидетели, – участие в контрреволюционной ор­ганизации, высказывание клеветнических взглядов по адресу пар­тии и советской власти, запрещение вступать в колхозы, написав, однако, что виновным себя священник ни в чем не признал.
11 августа 1937 года тройка УНКВД по Челябинской области приговорила отца Владимира к расстрелу. Священник Владимир Холодковский был расстрелян через день, 13 августа, и погребен в общей безвестной могиле. 
 
Игумен Дамаскин (Орловский)
«Жития новомучеников и исповедников Церкви Русской. Июль. Ч.2»
Тверь. 2016. С. 362-368
 
Примечания
[1]Ныне село Завьяловское Талицкого района.
[2]Ныне село Тимохинское Пышминского района.
[3]Ныне город Новосибирск.