Рождество Пресвятой Девы – начало домостроительства нашего спасения. Еще не Сам Господь Спаситель мира рождается, а Его Пречистая Матерь, не самое Солнце мира восходит уже, а только занимается предрассветная заря, как бы утренний ветер разносит во все концы мира благую весть о скором появлении Солнца.

Почему же так радостно Рождество Богоматери? Не говорил ли Предтеча Господень еще до явления Христа миру, что Бог может и из камней воздвигнуть чад Аврааму (Мф. 3: 9)? Не мог ли Он уготовить и Матерь Себе единым манием Своего всемогущества? Когда впоследствии одна из жен, в восторге от слов благодати, исходивших из уст Иисусовых, воскликнула: «блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие», то не сказал ли Господь: «Блаженны слышащие слово Божие и хранящие его» (Лк. 11: 27–28)! И эти слова Господа повторяются почти во все Богородичные праздники. Конечно, мог Бог всемогущей силой Своей создать во едино мгновение как чад, так и Матерь Себе, но Он хотел спасти нас. Спасти же нас мог только Спаситель, сродный нам – единый с нами по природе.

Ветвь может жить только тогда, когда она едино с лозой, а не чужда ей по природе. Так и мы можем жить во Христе полной жизнью, потому что Он вочеловечился, принял наше естество. Единым с нами по природе Христос стал, родившись от Матери из среды человечества.<…>

Восприятие Богом естества человеческого от самого человечества падшего – это дело более дивное, чем создание нового человека силой всемогущества Божия. Это чудо из чудес. Чтобы соединить с Собой падшее естество человеческое, нужно было его для того предочистить. Еще ветхозаветные люди вопрошали с недоумением: Кто родится чистым от нечистого? Ни один (Иов. 14: 4), ибо они сознавали вместе с Давидом: в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя (Пс. 50: 7). Если земля должна по грехопадении произращать человеку, трудившемуся над нею в поте лица, тернии и волчцы, то это было знамением того, что и в душах людей, после того как посеяно семя греха и заглушено семя добра, при всех усилиях человека будут произрастать тернии греха и страстей, семя же добра будет возрастать редко и не будет иметь надлежащей силы.

Все попытки человечества произвести из своей среды людей святых, которые блистали бы образом и подобием Божиим, оставались тщетными. Человечество сделалось по падении неплодным для святости и не могло само восстановить в себе образ и подобие Божие, от которых остались в душах людей как бы только малые искры, легко угасавшие.

Только Бог, верховный Домовладыка, соблюдал в человечестве остатки добра, накоплял их в душах человеческих. Только Он, Делатель мыслей наших и Насадитель душ наших, мог неплодну землю благоплодну показати, древле сухую – родовиту, благокласну, бразду плодоносну. Как накоплялось в человечестве зло, так собирал, накоплял Бог и добро, возводя духовно всё выше человечество в избранных поколениях его. Не могли о подобном накоплении заботиться сами люди, все мысли и помышления которых были зло во всякое время, от юности (Быт. 6: 5; 8: 21). Если и заботились, болели сердцем о сохранении добра в людях немногие праведники, то они видели свое бессилие сохранить его. <…> Сам Бог собирал эти остатки добра в роде избранных Своих, берег «корень святый» в человечестве (Ис. 6: 13; Рим. 11: 16), из которого могло бы со временем возрасти спасение Божие миру. <…>

Должны были пройти многие века, тысячелетия, пока совершалось это накопление. Скоро ли из невидимых паров и малых капель образуется беспредельное море? Ведь жизнь Божественная должна была наполнить всю землю, как воды наполняют море (Ис. 11: 9). И всё море святых помышлений должно было вместиться в Богоматерь, чтобы Она явила в Себе всю святость, какая была собрана в ветхозаветном человечестве, превосходя святостью самое святое святых ветхозаветного храма.

Конечно, Она не могла Сама сделаться источником святости, ибо единый источник ее – Всесвятой Бог, но Она должна была явить в Себе наибольшую восприимчивость к святости, стать наиболее удобовместимым для нее сосудом, явить наибольшую способность к благодатному единению с Богом. Бог хотел бы всегда в изобилии давать Свою благодать людям, но воспринимать ее могут лишь избранники Божии и в малых мерах. Богоматерь должна была сделаться по преимуществу Благодатной (Лк. 1: 28), более всех прочих людей способной вмещать благодать, более всех готовой сказать: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему, как и сказала Она Архангелу, принимая благую весть о воплощении от Нее Бога Слова (Лк. 1: 38).

Вот в чем радость нынешнего праздника: нашел Бог после многовекового попечения в роде человеческом Ту, Которая явилась белоснежной лилией чистоты среди терния страстей человеческих. Обрел наконец Ту, Которая могла носить Его в Себе, обрел Себе Жилище в людях падших. <…>

Но, радуясь о том, что днесь начало нашего спасения и что всемирная радость от праведных возсия нам, от Иоакима и Анны, Всепетая Дева, Яже премногия ради чистоты храм Божий одушевленный бывает и eдина воистинну Богородица познавается, должны мы позаботиться, чтобы начало сие для всех людей было началом и для нас, чтобы всемирная радость сделалась и нашей, чтобы сделались причастными общему спасению и наши неплодные для добра души. Если из корня дерева сами собой поднимаются побеги, то из сердца человека, как существа свободного, могут они подняться только при добровольном согласии самого человека привиться к плодоносному Корню, Христу.

Первое средство для такого привития есть вера. Она насаждена уже в наших душах Творцом при самом создании. От природы душа наша влечется к Богу, как железо к магниту, дерево к солнцу. Подобное влечется к подобному, Богоподобное к своему первообразу, Богу. Сами по себе мы не могли бы в себе обрести веру, она – дар Божий (Еф. 2: 8). Но от нас зависит оживлять веру в сердце, поддерживать тлеющие в душе искры ее от угасания. Эти искры могут то вспыхивать, то угасать, то разгораться в яркое пламя, то совсем меркнуть, смотря по тому, питается ли вера в душе человека, дает ли он входить в душу мыслям и чувствам, веру питающим, навеваемым и окружающей природой, которая неумолчно вещает о Боге, и совестью, в которой слышится неумолчный голос Божий, и Евангелием, в котором наиболее явственно отпечатлены следы спасительного хождения в мире Бога воплотившегося. Или человек пламень веры заливает, как огонь водой, непрестанным течением страстей житейских, отуманивающих око ума, чтобы видя не видеть, заглушающих голос совести, чтобы слыша не слышать, ожесточающих самое сердце, чтобы не обратиться ко Христу Исцелителю.

По-видимому, привиться к «корню святому» человек мог бы делами добродетели. Но ведь он потерял способность к истинной добродетели по падении. Язычники, порабощенные страстями, ходили своими путями, и добродетель, как остатки утраченного богоподобия, вспыхивала в них лишь подобно искрам, скоро потухавшим, или подобно огням обманчивым.

В народе еврейском была законная праведность, но эта «собственная праведность» (Рим. 10: 3), поскольку она не коренилась в богодарованной вере, многих не приводила к спасению, а отводила от него. Дела добродетели могут потерять свою цену, если проистекают не из доброго источника. В доброделании своем люди так часто руководствовались себялюбивым страхом наказания или ожиданием от Бога чисто земных наград, а не любовью к Нему, произраставшей из веры. Приближаясь ко Христу устами, делами внешней праведности, они были далеки от Него сердцем. Да и как могла любовь возрасти в сердцах, исполненных себялюбия? Только в сердцах, очищенных от себялюбия с его страстями, мог появиться и распуститься лучший из всех цветов добродетели – цвет любви. Делами внешней праведности человек очищал только внешность сосуда сердца своего, исполненного всякой нечистью страстей (Мф. 23: 25–28).

Ни «естественная» добродетель язычников (Рим. 2: 14), ни законная праведность народа еврейского не давали людям привиться к корню святому – праведности Божией. Оставалось одно средство для человека падшего – очистительное покаяние, с призыва к которому и начали свою проповедь Предтеча Христов и Сам Христос.

Окаявая себя с мучительной болью сердца, уже не захочет человек возвращаться к худым делам своим. Впрочем, сама по себе покаянная печаль не может спасти человека, потому что легко переходит в убийственное уныние. «Печаль по Бозе» (2 Кор. 7: 10) должна соединяться с верой в Него, а вера, подобно лучам солнца, вливает в душу свет и теплоту, живит сердце. Из покаянной веры легко зарождается и любовь, которая, вселившись в сердце, делает человека способным на всякие подвиги ради Бога и добра.

Добрые дела, проистекающие из любви, получают великую цену в очах Божиих. Лепта вдовицы, принесенная в жертву Богу от усердия любви, ценна в очах Божиих более, чем великие, по-видимому, дела человеческие, любовью не согретые.

Прославляя Рождество Пречистой Богоматери, разрешившее от неплодства ее родителей, мы должны стремиться к разрешению от неплодства душ наших, возделать их с мучительной скорбью этого разрешения, чтобы нам не устами только восхвалять преславное Рождество Божией Матери, но и на деле стараться не в себя, а в Бога богатеть (Лк. 12: 21), принося плод святости и жизни вечной.

Мы должны молить Богоматерь, чтобы помогла Она нам избавиться от духовного неплодия, от ежедневного сеяния дел смерти духовной, и как Сама Она постоянно слагала словеса жизни в сердце Своем (Лк. 2: 19), так насадила бы в наши сердца семена слова Божия, которые, возрастая, давали плод если не в сто, шестьдесят, тридцать крат (Мф. 13: 8), то хотя бы настолько, чтобы нам избавиться от голода и жажды духовной, которые будут мучить и палить нас, как пламя геенны (Лк. 16: 24).

Тверь 8 (21) сентября 1928 г.