Архимандрит Дамаскин (Орловский). В книге публикуется жизнеописание священномученика Евгения (Зернова), митрополита Нижегородского, дается описание многих значимых событий первой половины XX столетия, тех людей, с которыми митрополиту Евгению приходилось встречаться - как известных, так и безвестных, - чья жизнь проходила и в столице, и на далекой окраине. Многие описания погружают читателя в неведомую современному человеку историческую эпоху, когда невольно переживаются драматические события того трагического времени. В основе жизнеописания - выверенные исторические документы, показывающие, что реальная жизнь человека намного сложней самой искусной выдумки. Москва : Региональный общественный фонд "Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви", 2018. - 159 [1] с.: ил. Человек - это его совесть
Если, в качестве небольшого эксперимента, попросить любого из нас кратко поведать о себе самое важное – то, что определяло бы нас как личность, – ответы окажутся достаточно предсказуемыми. Кто-то с юмором перечислит паспортные данные – вот, мол, кто такой «я»; кто-то с гордостью назовет свою профессию или престижный ВУЗ, где учился; кто-то с нежностью поведает о своих детях; кто-то заявит о своих достижениях в науке или творчестве...
Не ошибемся, если предположим, что, прежде всего, сказать о себе «я – христианин» почти никому не придет в голову.
Да, священник, конечно, назовется священником и монах – монахом; да, прихожанин на пороге храма непременно обозначит свою конфессиональную принадлежность... Но мало для кого из нас, «простых верующих», христианство на поверку окажется самым главным содержанием жизни, ее глубинным стержнем и камертоном. Скорее оно будет привычным и не более, чем повседневным, вспомогательным атрибутом. Мы «верующие» – разве этого недостаточно? Разве это уже не хорошо само по себе?
Болезни и скорби иногда оживляют наше религиозное чувство, заставляют внутренне встрепенуться. Но стоит обстоятельствам войти в спокойное русло, и напряжение нравственного труда уже не кажется нам необходимым.
Нам не хочется этого напряжения, нам комфортнее без него. Возможно, поэтому о русских новомучениках так непросто сегодня вести разговор. Мученичество как феномен, как высочайший образец христианского подвига – слишком яркая звезда на тусклом небосклоне нашей комфортной повседневности. Подвиг мученика если и имеет к нам отношение, то, кажется, самое отдаленное. Ведь никто сегодня не спрашивает у нас отчета о нашей вере, никто не ставит во имя веры нашу жизнь под угрозу? Так зачем нам читать о всех этих бесконечных ссылках и арестах? Зачем исследовать утомительные протоколы допросов и расстрельные приговоры? Зачем, если мученичество в истории христианства носит словно бы трагически случайный, а не существенный для спасения характер?
И действительно, понять мученичество можно лишь из глубины личного подвига. А подвиг начинается уже там, где слышит человек голос своей совести, которая к любому из нас и во все времена предъявляет равные требования. В названии нашего предисловия использованы слова блаженного Августина. По отношению к ним священномученика Евгения (Зернова) можно было бы назвать невольником, узником своей совести, не умевшим противиться ее повелениям. Голос совести никогда не сулил ему ни личного благополучия, ни спокойствия – в этом смысле он был мучеником и исповедником веры еще задолго до лагерей, ссылок и расстрела.
Эпоха, в которую судил ему Господь послужить Церкви, – трагическое время «колебаний веры, сомнений греха и порока», как сам он его называл. Мы мало что знаем об этом периоде в нашей истории – представления о нем у нас либо искажены, либо идеализированы. И здесь житие, составленное ведущим российским агиографом архимандритом Дамаскиным (Орловским), позволит нам хоть частично познакомиться с реалиями эпохи без ретуширования.
В духовных школах, где с 1902-го по 1912 годы преподавал будущий священномученик, как и повсюду в стране, царили упадок и бесчинство. Духовно-нравственное разложение присутствовало в среде епископата и духовенства. Юные семинаристы, плененные революционными идеями, отвергали любое воспитательное воздействие, и в такой обстановке многие из преподавательского состава ради собственного благополучия занимали отстраненно-двуличную позицию. И вот там, где другие отмалчивались, иеромонах Евгений говорил правду, где большинство попустительствовало безобразиям – он взывал к «нравственной чуткости»...
Как педагог он был деликатен и тверд, как монах – вел жизнь внимательную и смиренную, терпя посылаемые скорби. Он так обращался к студентам и педагогам: «Чтобы учить других добру, надо полюбить это добро самому, надо видеть в нем главную цель всей своей жизни <...>. Ведь только тот и может с пользой влиять на других, у кого слово согласуется с делом, кто не только научит, но и сотворит то доброе, чему учит». Понятно, что с такими, как он, было неудобно. Такие мешали.
Люди нравственно чистые всегда неудобны и являются своеобразными раздражителями, напоминая самим своим существованием о моральных ориентирах, – в эпоху же смут и нестроений они вызывают неприязнь даже в кругу собратьев по вере...
Хиротония архимандрита Евгения (Зернова) во епископа Киренского состоится в 1913 году, тогда же он посетит самые отдаленные уголки этого сурового края, – Сибирь в канун революции была тем полем жатвы, которое все еще ожидало своих делателей. Времени же оставалось все меньше. У государства не доходили руки ни до улучшения бытовых условий беднейшей части своих граждан, ни до просветительской христианской миссии. Лишь немногие энтузиасты-одиночки, как епископ Евгений, продолжали свой труд, прекрасно осознавая, что катастрофа в России становится неминуемой.
В 1914-м епископ Евгений получит Приамурскую и Благовещенскую кафедру, там и настигнут его последствия октябрьского переворота 1917 года – насилия, грабежи, убийства. Трусливо переходили многие преподаватели семинарии и епархиальных училищ «под омофор» Комиссариата просвещения... Владыка решительно прощался с перебежчиками, которые рассчитывали при новой смене политических реалий «перебежать» снова, – по мнению епископа, для преподавателей духовных школ такое двоедушие было постыдным.
В Благовещенске неудобный, не умеющий заискивать перед властями владыка был впервые арестован и этапирован для следствия в Москву.
Когда-то, еще задолго до своих тюремных заточений и расстрела, священномученик Евгений обращался к солдатам полка, сражавшегося в Порт-Артуре: «...чтобы смело умереть, надо верить и стремиться к иному счастью, чем земные наслаждения, надо верить в иную жизнь – блаженную, надо верить во Христа, своей крестной смертью победившего смерть и даровавшего нам воскресение! Только искренняя, живая и деятельная вера в Бога и может вливать силу, мужество и самоотвержение в душу воина-христианина». Понимал ли он тогда, что этим воином-христианином предстоит вскоре стать ему самому?
Впереди его ожидали и знаменитые Соловки, где он снова будет неудобен властям – за его богослужением даже лагерная шпана пела «Разбойника благоразумного...», и Зырянские лагеря...
Назначение его в 1934 году митрополитом на Горьковскую кафедру, как и всегда, только умножило потоки молящихся в местные храмы. И, как и всегда, деликатный, мягкий в обращении, но непреклонный в вопросах веры и служения, он не побоится проповедовать с амвона и в эти годы.
Уже в Карагандинских лагерях против ссыльного митрополита органы НКВД снова начнут следственное дело, словно боясь вообще выпускать его на свободу, и в сентябре 1937 года приговорят к расстрелу.
Книга, которую вы держите в руках, полностью разрушает миф о том, что мученичество – трагическая случайность... Этот священный венец нельзя заполучить, просто оказавшись в застенках в период массовых репрессий или наскочив на нож уголовника в день церковного праздника... Вспомним мучеников-христиан первых веков, что старались вести нравственно безукоризненную жизнь, чтобы привлечь благодатную помощь Божью в момент, когда сознательно пойдут на смерть.
Но, пребывая в расслаблении, потакая своим страстям и не слишком беспокоясь о моральной чистоплотности в дни благополучия, невозможно быть уверенным, что в дни испытаний твоя совесть вдруг проснется и сердце исполнится мужества.
Слабая, безразличная к евангельскому идеалу душа не устоит в правде – рано или поздно человек не выдержит соблазна, предаст своих товарищей, предаст себя и саму веру... И тогда одни действительно окажутся в ловушке трагических обстоятельств, другие же, исполненные надежды – выйдут в сретение Господа своего...