Священник Максим Максимов, секретарь Синодальной комиссии по канонизации святых Русской Православной Церкви.
Доклад на ХII Международных Рождественских образовательных чтениях 24-31 января 2004 года
Священник Максим Максимов,
секретарь Синодальной комиссии по канонизации святых
Русской Православной Церкви
«Особенности гонений на христиан
в Римской империи и в России в ХХ веке».
Сравнительный анализ
Часть первая.
1. Свидетельство Священного Писания о мучениках и мученичестве.
Церковь с первых дней бытия, начиная с апостольского периода, была Церковью мучеников. Характерный признак положения первенствующей Церкви определяется ее названием «ecclesia pressa» («гонимая, угнетаемая Церковь»).
Слово мученик – μαρτυς с греческого переводится как «свидетель». У славян это греческое слово, было переведено как «мученик», и передает лишь второстепенную черту факта, является как бы отзывом непосредственного человеческого чувства на повествование о тех ужасных страданиях, которые переносили мученики. Христиане-славяне в мученичестве более всего поражены были истязаниями мучеников. Для греко-римского мира жестокость была привычным явлением, страдание и мучение никого в этом мире не удивляли, и потому они видели иную сторону подвига – идейную и нравственную красоту. Христианин-грек смотрел на явление с другой стороны. Мученики – это идейные свидетели веры; их мучение – это подвиг с оттенком торжественности. Следовательно, мученик не пассивный страдалец, а герой, деятель.
О высоте подвига мучеников свидетельствует уже то, что Сам Господь наш Иисус Христос благоволил назвать Себя μαρτυς – «свидетелем верным» (Откр. 1:5; 3:14) и мучеников Своими «свидетелями» (Откр. 2:13; 17:6; Деян. 22, 20).
В Священном Писании Христос Спаситель также именуется «Апостолом исповедания нашего» (Евр. 3, 1). Именно на апостолов возложил Он труд быть Его свидетелями (Деян. 1:8; 26:16, 22). И апостолы свою миссию называют «свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 1:2). Поэтому мученичество есть продолжение апостольского служения в мире.
Христианство явилось в тот исторический момент, когда языческий мир изверился в своей религии. «Нужно удивляться, – замечает историк Церкви Христовой В.В. Болотов, – как он (языческий мир) мог отстаивать эту религию целых три века. Язычники в богов своих верили меньше, чем сами христиане, боровшиеся с ними. Для христиан эти боги были, по крайней мере, демонами, тогда как интеллигентный язычник склонен был считать их просто за выдумку. В религии римлян вера не имела такого значения, как в христианстве... Римская религия состояла не в убеждении, а в выражении этого убеждения в культе. А культ было легко... воздать и без веры... Всякие возражения христиан, что культ, воздаваемый богам по принуждению, может только прогневлять богов, что невозможно чтить ложных богов – эти каменные и деревянные изваяния, пролетали бесследно сквозь мысль индифферентистов, которые гнев богов охотно брали на свой страх, а отказываться от культа статуй не видели цели ввиду его полной безвредности.
Религиозная поверхностность язычников, смотревших на свою религию более как на культ, чем как на веру, сделала возможным то явление, что христиан за убеждения преследовали люди индифферентных убеждений, преследовали холодно, без личного участия или озлобления. При легком отношении к своей вере государственные люди Рима не могли оценить значения христианства как факта совести, не могли понять тяжести того пожертвования, которого они от христиан желали, предполагая, что они требуют от них minimum. Из этого открывается, что жизненная задача христиан первых веков, смысл такого явления христианской истории как мученичество, были в главном своем элементе положительны, а не отрицательны. Эта задача состояла не в том, чтобы разрушить какие-либо существующие религиозные воззрения тех язычников, с которыми им приходилось иметь дело, но главным образом в том, чтобы пробудить уснувшую и исторически изжившуюся религиозную совесть окружающего христиан язычества, заставить их серьезнее взглянуть на свои религиозные обязанности, на свое религиозное положение, своим личным примером высокого самоотвержения показать окружающему их миру, что религия есть дело настолько важное, что в известных случаях приходится лучше пожертвовать самою жизнью, чем поступиться ею. Мученики были проповедниками христианства, продолжателями апостольского служения, и эту миссию они исполняли именно как μαρτυρες, т.е. являясь свидетелями».
2. Мученики и исповедники.
Имя исповедник – ομολογητης – усвояется Церковью тем верующим, которые исповедали Христа и даже подвергались жестоким пыткам за веру, но не умерли во время αγωνος; («состязания, борьбы»), а скончались естественною смертью. Но логический смысл того оттенка смирения, который дан в имени исповедник – ομολογητης выясняется только из лексического значения этого слова.
ομολογητης слагается из ομου и λεγειν и согласно со своим составом означает то лицо, которое имеет одно слово вместе с другим. ομολογουμενον есть одно общее слово, общепризнанное, о чем нет различия мнений, в чем все согласны. Но по греческому словоупотреблению ομου распространяется не на одно содержание, но и на факт одновременного произношения. Таким образом, «омологи» – те, которые говорят одно и то же и совместно.
μαρτυς же выступает вперед пред другими и говорит, что другим неизвестно. Он сосредоточивает на себе общее внимание и может возбудить противодействие против себя. Омологи говорят скромно общеизвестное, но μαρτυς берет подвиг доказывать новую истину. А это ведет к таким психологическим предположениям: для того, чтобы возвестить истину всем известную, от возвещающего не требуется особой нравственной энергии, так как проповедь такой истины не налагает на него чрезвычайной ответственности пред обществом и не подвергает его опасности со стороны общества; да и для самого общества эта проповедь не имеет высокой ценности. Следовательно, словом мученик обозначается тот, кто возвещает истину не общепризнанную, спорную, и при том возвещает ее один. А для этого требуется высокая нравственная энергия: μαρτυς занимает пост чрезвычайно важный, но и весьма ответственный и опасный.
Часть вторая.
Отношение к христианству в Римской империи и в России в ХХ веке.
Судьба христианства в Римской империи определялась в общем участием (или влиянием) следующих основных факторов: а) отношением к нему простого народа и б) правительства.
Отношение к христианству простого народа.
Оставляя в стороне рассуждения о предметах, качестве и содержании языческих верований, заметим, что народному сознанию было ясно, что верховные существа (боги) посылают людям благо и зло. Поэтому их необходимо задабривать исполнением культа (жертвоприношениями). Христианство препятствовало этому. Народ воспринимал это как прямую опасность: боги прогневаются и накажут не одних только христиан, но и всю империю. Поэтому, не дожидаясь гнева богов или чтобы этот гнев утихомирить, нужно было христиан наказать.
Нежелание христиан поклоняться идолам, отсутствие на первых порах за невозможностью своих храмов, навлекало на них обвинение в безбожии, в смысле того, что они люди неверующие и богов не признают. Поскольку христианское общество было закрытым, зрелищ они избегали и не участвовали в разного рода «общественных мероприятиях», то всякие нелепости и домыслы, вроде тех, что христиане вкушают кровь младенцев и на своих собраниях занимаются эдиповскими смешениями[1], проникали в народное сознание, формируя негативное отношение к Церкви. Выходило так, что христиане – люди развратные, человеконенавистники и безбожники. Подозреваемые в таких преступлениях христиане являлись в глазах простого народа ненавистными для богов и виновными во всех общественных бедствиях.
Отношение к христианству со стороны правительства.
Церковь Христова есть Царство ни от мира сего, политической программы у Церкви нет. Она в принципе должна уживаться со всеми формами государственного устройства. Государство не должно было сталкиваться с Церковью, а между тем оказалось, что именно оно собственно вело борьбу с Нею. Первоначально правительство старалось сдерживать ненависть народных масс к христианам и только уже после, когда при большем знакомстве с христианством народ начал менять свое отношение к Церкви, империя сама стала преследовать христиан.
В Римской империи не было величины, равной Церкви, т.е. не было того, что можно было бы назвать церковью языческой. Что христиане относили к сфере церковной деятельности, то в империи относилось к сфере деятельности государственной. Жрецы и понтифики были государственными чиновниками. Поэтому тот вызов, который в силу исторической необходимости христианство бросило язычеству, и на который и должна была бы отвечать языческая церковь, приняло государство. Это и привело к борьбе Церкви и государства.
Языческая религия была государственною в преимущественном смысле слова. Рим не только признавал свою религию: идея государственности тесно переплелась у него с идеей религии. Все прошлое римское государство протекло под «руководством богов»; во времена же империи явился культ самого Рима и императоров: сама государственность, следовательно, сделалась предметом религиозного почитания. Отмена религии грозила падением славному римскому государству. Вот почему образованные люди старались поддерживать государственную религию; это было для них делом политической необходимости.
Характерным для римского язычества было то, что кроме богов общегосударственных, были боги местные, простиравшие свое влияние только на известный род. Каждая местность, каждый город имели своих богов, так что боги Рима были богами только этого города и притом так, что не только не требовали поклонения со стороны неграждан, но даже исключали его.
Однако, признавая религию государственною, римляне уважали религии других народов и не претендовали на исключительное ее господство. Покоренным народам они оставляли их религию, всякие перемены здесь они считали святотатством; римские боги уживались наряду с другими богами. Римляне отождествляли своих богов с богами других народов. Если некоторые боги не могли быть отождествлены, то они были осмеиваемы, но не преследуемы. Все другие культы, кроме установленных государством, были терпимы, но не пользовались правом пропаганды в Риме.
Римскую религиозность нельзя назвать в строгом смысле верой как религиозным убеждением в существовании Бога и воздействии Его на человека. В римской религиозности главное не вера, а культ, внешнее отношение к Божеству. Скептицизм не вносил глубокого противоречия в душу почитателей отечественных богов. Поэтому и скептик мог без затруднений исполнять религиозный обряд. Примечательно, что в римской религии отсутствовало какое-либо «богословие», и она рассматривалась преимущественно как подчинение мощи и воле богов.
Государственный характер религии, консерватизм и формализм римского характера и религиозная поверхностность римлян – вот опоры для борьбы язычества с христианством.
Восставая против религии государственной, христиане становились виновными в государственном преступлении; они – принципиальные враги государства, которые должны быть наказаны.
Только религиозное воодушевление могло вызвать систематическое преследование христиан, а этого воодушевления и не было. Этим и объясняется, что гонения в первые три века не только не были повсеместными в империи, но были также и непродолжительными. Если возбуждался против христиан народ, то вступалось за христиан государство, и наоборот. Со всею массой врагов Церковь никогда не имела дела, исключая времена Диоклетиана (284-305), когда язычество в последний раз и во всей силе выступило против христианства.
Сравнивая положение христианства в Римской империи с эпохой гонений на христиан в ХХ веке в России, мы не можем не заметить и очевидного сходства, и некоторого отличия.
Особенностью гонений на христиан в России является то явление, что и народ (имеется в виду та часть его, которая разорвала свою связь с Церковью), и правительство одновременно выступили гонителями христиан. Гонения были не эпизодическими, а повсеместными и жестокими, а временами чрезвычайно жестокими.
Для большинства населения, продолжавшего по инерции исполнять обряды, дух христианского вероучения, высота и глубина его истин, были утрачены или забыты, не вызывали ни священного трепета, ни религиозного умиления.
Вполне оформившаяся жажда материального благополучия, пообещав которое в самом ближайшем будущем, большевики пришли к власти, затмила духовные очи народа, помрачила его разум. В России начинает строиться новое государство, исключающая как факт веру в бытие Бога, бессмертие души. И такой перелом осуществляется не только не без участия народа, а его руками. При совершенно разнузданном безбожии (атеизме) одних, преступном попустительстве и малодушии других, малому стаду верных овец паствы Христовой оказалось невозможным физически защитить святыню церковную от поругания.
Материальное благополучие всех во всем мире, которое вот-вот должно было наступить, стало немыслимо без исповедания безбожия (атеизма) как аксиомы. Вера в Бога и в Церковь, как носительницу иных ценностей, стали восприниматься препятствием на пути к всеобщему счастью народов, не уничтожив которое, невозможно достигнуть цели.
Христиане и теперь, как некогда во времена Римской империи, не желая изменять своих религиозных принципов, ценность которых для безбожников (как тогда для язычников) стала непонятна, автоматически навлекали на себя обвинение в противлении общественному благополучию, делались виновными во всех общественных бедствиях, поскольку объявлялись носителями идей старых, враждебных всему «общечеловеческому» и «прогрессивному». Неудивительно, что образ церковного верующего человека в то время карикатурно рисовался как воплощение зла, с помощью религии пытавшегося уничтожить живущее в любом человеке чувство свободы (понимать которую нужно как вседозволенность) и использовать «религиозные предрассудки» для материальной наживы. Выходило так, что христиане как и раньше провозглашались людьми развратными (кто не слышал рассказов, как монахи в монастырях рыли туннели, чтобы по ночам под землей ходить в женский монастырь, или кто не слышал, что иерархия и монашество насквозь состоят из людей порочных и развратных), человеконенавистники (потому что верующие все мракобесы и враги всякого благополучия и человеческого счастья, всего разумного, свободного, вечного) и безбожники (потому что сами в Бога не верят, а прикрываются Им для своей корысти).
Вообще домыслы, которые были сформированы у нового правительства и народа в это время, показывают, какая глубокая идейная пропасть отделяла их от Церкви. К числу таковых можно отнести ту уверенность, что Церковь за многие столетия накопила такие несметные богатства, отняв которые, можно решить многие (если не все) экономические проблемы, но изъятие церковных ценностей в 1922 году этих надежд совсем не оправдало.
Положение христиан в России было гораздо хуже положения первых христиан в том смысле, что язычники не стремились вторгаться во внутреннюю жизнь самой Церкви, для них это было неважно. В России же гонители были вчерашние христиане, и они предприняли не просто шаги к физическому уничтожению Церкви, но и организовали массу церковных расколов, чтобы развалить здание Церкви изнутри, ускорив тем самым ее конец на земле.
Если раньше литургическая жизнь Церкви была недоступна язычникам в силу закрытости христианского общества, то теперь гонители, рожденные и выросшие в христианской традиции, обнаруживают сознательную личную неприязнь (проще говоря сатанинскую ненависть) ко Христу и Его Церкви.
В эпоху гонений в империи были павшие, те, кто отрекся от Христа. Само отречение требовалось гонителям как условие оправдания человека. Гонитель не редко стремился создать такие, как ему казалось, удобные условия, чтобы христианин даже вслух не отрекался от Христа, даже не приносил жертву богам, а только на ухо бы шепнул, что он признает императора и богов, а вслух было бы объявлено, что обвинение в принадлежности к христианству не подтвердилось. Отречение сохраняло жизнь, имущество, а иногда сулило еще большие жизненные блага.
Павшие были и в России во время гонений. Многие прельщались льготами, обещанными гонителями, шли на компромиссы с безбожниками. От человека теперь требовалось вслух народа, публично, через печать или еще как, отречься от Христа, с похулением Церкви и служения. Парадоксально, что и они, эти «бывшие», оказались со временем в тех же лагерях, тюрьмах и расстреливались на тех же полигонах, что и истинные чада Церкви. Вот почему сам по себе факт, что человек пострадал в годы гонений, даже по имени (т.е. как бывший служитель религиозного культа), еще не поставляет его в один ряд с мучениками Христовыми.
Главенствующую роль в организации гонений на Церковь в России взяло на себя правительство. Испытывая ненависть к Православию, как личного порядка, так и идеологического, все руководство страны без исключения «от всей души и от всего помышления» исповедывало атеизм. Стать руководящим работником правительственного или партийного аппарата человеку верующему было просто невозможно, в то время как в Римской империи тайные (а иногда и явные) христиане занимали высокие государственные посты в системе управления страны и в армии.
Если падение государства у язычников связывалось с уничтожением религии, то советская власть, устанавливая новое безрелигиозное государство, по необходимости должна была вернуться к языческой системе ценностей и по-своему обожествить новое государство, царству которого не будет конца. Власть, проявлявшая себя как кровавая диктатура и тирания народа, сделалась для него культом, и не то что противление, а даже недостаточное усердие в почитании этой власти и ее вождя (величества) расценивалось ею как бунт (читай контрреволюция, антисоветская деятельность).
Часть третья.
Юридические основания гонений на христиан.
Римская империя не предоставляла свободного существования христианству не только потому, что против христиан были издаваемы особые распоряжения, но сам правовой строй империи был таким, что христиане были бы гонимы даже в том случае, если бы правительство их игнорировало. Христиане могли подвергаться гонению независимо от какого-нибудь решения центрального правительства просто потому, что к ним можно было применить различные пункты общего действующего римского права.
Общество христиан имело в глазах римского государства характер «незаконного собрания» (collegii illiciti) – здесь основание преследования по форме. Для христиан первым препятствием к свободному существованию являлась сама Церковь, и если бы даже не было других обвинений, то христиан преследовали бы за участие в тайных собраниях. Согласно юридической практике Рима признавались только открытые коллегии, где присутствовал бы представитель римской власти, чего Церковь позволить тогда не могла. Власти же в недозволенных коллегиях склонны были видеть не просто заговор, а открытый бунт. Однако достаточно быстро религиозные собрания христиан стали относительно терпимы, хотя религией дозволенной христианство в эпоху гонений никогда не считалось.
Несколько слов о преследовании по содержанию.
1) Различные стороны христианской жизни можно было квалифицировать как занятие волшебством. Необычайные факты мученического терпения во время истязаний были непонятны для язычников, которые не верили в нравственную силу мучеников и искренно думали, что имеют дело с искусными магами, натирающимися какими-то мазями, которые делают их способными не испытывать страданий. Но не это было главным преступлением христиан.
2) Первым и самым главным преступлением, в котором обвиняли христиан, было обвинение в том, что они не почитают богов по закону – это обвинение в безбожии (но не в атеизме в современном смысле), а точнее в святотатстве. Виновными в оскорблении святыни признавались те, которые ограбили бы святыни, признанные государственными. Наказание этому преступлению – смертная казнь или изгнание. Изгнание ставило человека в такое положение, когда возвращение для него было невозможно; государство навсегда лишало его огня и воды.
В разбор религиозных воззрений обвиненных в безбожии язычники не входили: достаточно было одного факта, что они не почитали признаваемых законом богов, чтобы подвести виновных под законы о безбожии. Из этого можно понять, в чем состояла слабая сторона всех заверений христиан, что они не безбожники, что они признают Единого Истинного Бога: они защищались не против того, в чем их обвиняли. Когда христиан обвинял простой народ, обвинение в безбожии имело прямой и буквальный смысл; когда же обвиняло правительство, обвинение в безбожии не имело уже этого смысла. Государству не было дела до атеизма в нашем понимании, оно видело здесь нарушение религиозного закона, оскорбление святыни и действительная виновность христиан в этом, по римским понятиям, не подлежала сомнению. Христиане обвинялись в преступлении против римского культа. Опровергнуть это преступление можно было только фактом, то есть принесением жертвы богам, потому что римлянин понимал под религией не внутреннее убеждение, которое недоказуемо, а факт внешнего, обрядового почитания богов. Самый легкий способ в деле оправдания от обвинения в безбожии есть клятва именем богов. Нечего и говорить, что подобная клятва была противна христианской совести.
3) Отказавшиеся от принесения жертвы богам оказывали презрение к государственной власти, таким образом, преступление против религии переходило в преступление против власти, которое состояло в том, что человек отрицал верховенство власти в данных вопросах. Лиц, виновных в этом, придавали смерти: либо казнили усечением головы мечом, либо отдавали на съедение зверям, либо сжигали. Поскольку подобное преступление в глазах римлян угрожало опасностью целому государству, то в этом случае допускались пытки обвиняемого, даже если это было лицо знатное.
4) Римский император был в глазах народа сам бог. Поэтому преступление христиан против религии перерастало не только в преступление государственное, но и влекло обвинение в нечестии, обвинение в оскорблении величества. Клятва гением царствующего государя скоро стала одним из самых сильных заверений в устах верноподданного. Возливать вино и воскурять фимиам перед статуей императора делалось само собой разумеющимся долгом верноподданных. В значительной части случаев обвинение в нечестии предваряло обвинение в безбожии. Гнев кесаря был для римлян страшнее гнева богов. Тертуллиан замечал, что язычники более боятся своих кесарей, чем богов, и поступают в этом случае совершенно логично, потому что живой бог страшнее мертвого дерева. Поэтому в мученических актах постоянно повторяется призыв мучителя: почитайте царя нашего и принесите жертву богам. Римское право требовало, чтобы христиане молились не за императора, а самому императору, чтобы не испрашивали у Бога счастья ему, а признавали «кесарево счастье» как свершившийся факт. Самое название кесаря только «господином» было, на взгляд римлян, преступлением со стороны христиан. Полный титул императора: «Dominus et deus noster» («Господин и бог наш») безнаказанно сокращать было нельзя.
Оскорбление величества – традиционное обвинение против православных христиан не только во времена господства язычников, но и в последующую христианскую эпоху. Непочтение императора, публичное оскорбление его – вот в чем пытались оклеветать мучеников и исповедников эпохи христологических и иконоборческого споров враги православной веры – еретики и раскольники.
Все эти обвинения спустя многие годы повторились (конечно, не буквально, а по существу) во время гонений в России.
Русская Православная Церковь с первых дней революции была фактически объявлена «незаконным собранием». Правовой статус Церкви в России был десятилетиями не определен. Всякая церковная деятельность, кроме богослужебной, причем не далее ограды храма, была законодательно запрещена. Только за частными гражданами государство признавало право верить в Бога, одновременно запрещая им заниматься миссионерством в любой форме и виде, и всегда было готово преследовать, когда вера сопровождалась делами, государство имело монополию на любую деятельность человека. Во времена коммунистического господства принципиально была невозможна, например, сама форма широкой христианской благотворительности.
Жизнь священника в соответствии с его церковными убеждениями и такие ее формы, как чтение проповедей священником с амвона, крестные ходы, колокольный звон, ношение священнической одежды во внебогослужебное время, – в любой момент при желании гонителей могли быть истолкованы как антигосударственная деятельность, направленная на подрыв мероприятий партии и правительства. Стоило вам рассказать кому-нибудь, к примеру, о богоявленской воде и ее свойствах – могло последовать обвинение в шарлатанстве с целью наживы (чем не обвинение в занятии волшебством?). Обвинение христиан в создании контрреволюционной, антисоветской организации с целью подрыва мощи советского государства – имело место в силу того, что идеология религиозного общества всегда будет враждебна идеологии безбожия.
Поскольку в России новая власть запретила любые партии и собрания граждан, а дозволенными была только одна партия и собрания этой партии, то церковное собрание прямо расценивалось безбожниками как единственная легально существующая контрреволюция, которую всего лишь до времени терпит государственная власть.
Новая власть претендовала на верховенство в вопросе выбора человека: верить в Бога или нет. Весь аппарат государства: силы государственной безопасности, милиция, армия, молодежные организации, финансовые организации, все по-своему и на своем месте стремились к подавлению в человеке веры в Бога, стремились создать такие условия слежки и контроля, чтобы человеку не пришло и в голову задуматься: а есть ли Бог? Все силы науки и искусства были брошены на борьбу с религией.
Коммунистическая идеология – стала государственным исповеданием, создавшим все наличные государственные учреждения, и потому любая их критика – почиталась преступлением против государства. Нелегально, не под протокол, от христиан зачастую требовали отказа от веры, но поскольку такой отказ не давал гонителям оснований для применения к ним репрессий, то от христиан требовали признания в том, что они критикуют государственные учреждения и государственные мероприятия, неразрывно связанные с коммунистической идеологией, стержнем которой является безбожие. В глазах гонителей христиане, таким образом, отрицают коммунистические принципы, становясь хулителями безбожия, государственными преступниками.
Центром коммунистической идеологии, ее основным вероучительным постулатом является учение о построении царства божия на земле; но царство божие на земле, по христианскому определению, является царством антихриста, царством, где в культ возведен сам человек.
Традиционно было в те годы обвинение христиан в том, что тот-то сказал против товарища Сталина то-то, ругал народного комиссара товарища такого-то, восхвалял врагов народа таких-то. Величество требовало поклонения только себе. Характерным против христиан стало обвинение в том, что они ругают политику партии и правительства, не приемлют мер государства в отношении религии, злоумышляют против вождя народа, а также против больших и малых представителей власти, да и саму власть ругают, называя ее властью антихристовой, существовать которой, согласно Священному Писанию недолго.
Часть четвертая.
О новых мучениках и исповедниках.
Современное поколение православных христиан в большинстве своем не застало эпохи гонений, при чтении житий новомучеников и исповедников Российских они часто задают вопрос: а где же исповедание ими Христа во время страданий или на следствии?
Первое и самое важное их исповедание, что они, несмотря на многолетнее гонение не только не оставили Церкви, но еще более уверились в ее истинности. Многие именно во время гонений приняли жребий апостольского служения, но это был и их выбор. Лишение гражданских прав, непосильные денежные поборы, аресты, ссылки и лагеря, изъятие имущества – все формы такого рода притеснений претерпели практически все мученики и исповедники, и эти обстоятельства не заставили их изменить вере православной. Они арестованы именно за принадлежность к Церкви.
Теперь о самом следствии. Первое, что просил следователь на допросе, это рассказать свою биографию. Здесь мы читаем традиционный ответ: в таком-то году родился в семье служителя Церкви, в таком-то году поступил учиться в семинарию, женился или принял монашество, рукоположен, служил там-то или с такого-то года состоял членом церковного совета, церковным старостой. Что следует из таких показаний? А то, что арестован ярый церковник, который всю жизнь служит Церкви, а значит и враг государства, контрреволюционер, уже потому, что построил свою жизнь на основании иного мировоззрения, иной веры, враждебной вере безбожников. И первое обвинение — обвинение по имени, что арестован церковник (читай христианин) – уже доказано.
Нередко дела по обвинению верующих заканчиваются такой формулировкой следователя: «в деле не имеется достаточных сведений, указывающих на прямое участие обвиняемых в совершении преступления, приписываемого им по статье 58-10 Уголовного Кодекса. Настоящее дело дальнейшим следствием прекратить, но, принимая во внимание социальную опасность обвиняемых… дело направить в Особое Совещание при ОГПУ с ходатайством о применении такой-то меры наказания».
Сам допрос состоял из различных вопросов. Были чисто церковные: говорили ли проповеди, защищали ли храм от закрытия, выступали ли против политики власти в отношении религии, ходили ли по домам с молебнами. Встречаются, но редко, личные вопросы, ответы на которые служат подтверждением обвинения в том, что человек-христианин («ярый церковник»). Вот следователь допрашивает священномученика Сергия (Любомудрова):
– Вы всю жизнь посвятили служению Церкви из убеждений или материальных выгод?
– Я служу Церкви из своих убеждений, – ответил священник.
– Вам известно, что религия, которую вы проповедуете, есть дурман народа и идет вразрез с наукой?
– Лично я религию дурманом народа не считаю. Что касается того, что религия идет вразрез с наукой, то с этим я согласен.
На этом допрос был закончен. Священник приговорен к высшей мере наказания и расстрелян.
Конечно, не все вопросы и ответы попали в протокол допроса. Некоторые заключенные смогли в письмах воспроизвести более точно вопросы следователя и ход его мыслей. Примером может служить письмо исповедницы Хионии (Архангельской), жены священника Тихона Архангельского, написанное ею в тюрьме: «Допроса форменного не было еще, но спросили, верю я в то, что Бог спас евреев, потопив фараона в море, я сказала, верю, и за это меня назвали троцкисткой, которых нужно уничтожать, как врагов советской власти».
Вопросы следователя об отношении к власти, о том, занимается ли сам человек, или группа единомышленных ему людей антисоветской деятельностью, – вопросы не случайные при допросе. Задавая их, следствие стремилось доказать вину человека перед государством, оправдав тем самым жестокости, которые применялись по отношению к арестованным, а в совокупности по отношению к самой Церкви. Мучителя и теперь, как и в древности, не интересует богословие, он разбирает сугубо политическое преступление. Но в том то и подвиг мучеников, что за этими на первый взгляд второстепенными вопросами, они прозревали вопросы существенные, их совесть никак не могла мириться и идти на компромиссы с обвинением, потому что это значило добровольно или принудительно признать ложь за правду.
А правда состояла в том, что нельзя по своему малодушию позорить свое служение, путая небесное с земным, нельзя прямо или косвенно оговорить Церковь Христову в контрреволюции, потому что это значит признать, что Она есть институт политический, и все, кто ходит в Церковь имеют определенную антигосударственную позицию, а потому достойны преследования. Человек по страху ли, под давлением, по уговору или еще как, мог подписать лжесвидетельство против себя или ближних. Человек не мог знать, что будет дальше и с ним самим и с теми, кого он оговорил. Но это незнание налагает тем большую ответственность на того, кто говорит или подписывает что-либо на следствии.
Часто слышится мнение, что нет вообще никакой нужды изучать, что подписал арестованный, потому что все это сфальсифицировано. Но ведь тогда нет никакой награды тем, кто претерпел до конца, тогда нужно признать, что мы вообще ничего не знаем о мучениках. Но это не так.
Заподозрить следователя в фальсификации легко, объяснить любое нравственное преступление пытками тоже легко. Но доказать это теперь невозможно. Зачем следователю заниматься подделкой подписи, тем самым рисковать, совершая должностное преступление? Не проще ли вызвать лжесвидетелей, которые подпишут любые протоколы, а лжесвидетелей и осведомителей у органов надзора было в то время предостаточно. Как объяснить, что оговоры встречаются в меньшей части протоколов допросов. Как тогда объяснить тот факт, что протоколы людей неграмотных, которые ни читать, ни писать не могли, а ставили вместо подписи либо крестик, либо отпечаток пальца, содержат вовсе не те ответы, которые желал бы услышать следователь? Как объяснить, что многие отказывались от дачи показаний, что также оказалось запротоколировано? Как объяснить, что показания, данные в начале, человек в конце следствия буквально за несколько дней до расстрела просит считать недействительными?
Что касается предположения, что документы составлялись с перспективой будущего очернения священнослужителей, то из исследованного документального наследия, подтвержденное мировой практикой, мы знаем, что документы массового характера в принципе не создаются в предвидении какого-либо будущего: во-первых, потому что оно государственному чиновнику неизвестно, а во-вторых, такая практика неминуемо привела бы к полному параличу действующее на момент создания документов учреждение.
Любой добросовестный исследователь увидит, что документы следствия вполне отражают позицию человека, которая и изучается Комиссией по канонизации святых, поскольку сам человек выразил согласие с этой позицией, подписав ее. И если человек подписал ложь, т.е. стал лжесвидетелем на себя или ближнего, может ли он именоваться мучеником? Что в его подвиге может быть предложено тогда для подражания?
Отношение к лжесвидетельству у современного человека стало самым легкомысленным. Но ведь об этом мы должны судить по слову Божию, а не по человеческим рассуждениям. Девятая заповедь Моисеева закона повелевает: не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего (Исх. 20:16; Втор. 5:20). Что молот и меч и острая стрела, то человек, произносящий ложное свидетельство против ближнего своего, - говорит Премудрый (Притч. 25:18).
Свидетель может сделать максимум зла, какое только способен принести человек ближнему своим словом. Какая тяжелая ответственность лежала на свидетеле, видно из книги Второзаконие (17: 6-7): «По словам двух свидетелей, или трех свидетелей, должен умереть осуждаемый на смерть: не должно предавать смерти по словам одного свидетеля; рука свидетелей должна быть на нем прежде всех, чтоб убить его, потом рука всего народа; и так истреби зло из среды себя». По свидетельству талмуда иудейский судья, приглашая свидетеля взглянуть в лицо подсудимому, напоминал первому, что он обязан давать показание так, как будто пред ним в лице подсудимого стояло все человечество, и судьба всего мира зависела от его, свидетельского, слова.
Заповедь не лжесвидетельствовать, много раз повторена в Новом Завете. Сам Господь был осужден на смерть неправедно по клевете лжесвидетелей. Высочайшая заповедь о любви к ближнему заключает в себе и эту заповедь (Рим. 13, 9). Христос прямо сказал, что из сердца исходят злые помыслы… лжесвидетельства… - это оскверняет человека (Мф. 15: 19-20).
Апостол Павел злоречивых причисляет к неправедным, которые, как и блудники, воры, лихоимцы, пьяницы, хищники — Царства Божия не наследует (1 Кор. 6, 9-10).
Страх перед орудиями пыток, перед зверями или костром или мечом, да и сами пытки были испытанием веры человека. Человечество прожило много веков, нет теперь костров и зверей, но страх перед заключением и связанные с ним мучения, страх перед смертью, страх за судьбу родных и за свою жизнь у человека остался тем же самым. И в этой глубине человеческого страдания, осуждаемого несправедливо по суду людскому, только сердце сокрушенное и смиренное получало венец мученический – высочайшую награду ученику Христову, потому что воспринимала случившееся как наказание за свои собственные грехи. Как нужно было умереть для мира, чтобы уже ничего не оставалось притягательным в нем?
Заключение.
Исследователь подвигов наших мучеников и исповедников стоит перед тяжелой проблемой: он должен быть беспристрастным в оценках, он должен смиряться сам перед тем, что узнаёт; в сущности, он должен научиться осознавать себя ничего не знающим о других. Поэтому он – не судья, а трудник на ниве церковной истории и агиографии. Это не профессиональное занятие, а служение, требующее большого самоотречения, совершать которое можно лишь самому укореняясь в живом опыте Церкви, имея твердые критерии, основанные на Предании Церкви, зафиксированном в Священном Писании и житиях многих почитаемых Вселенской Церковью святых.
Работа по изучению подвига новомучеников и исповедников Российских состоит не в том, чтобы прославлено было как можно большее число святых, а в том, чтобы ныне живущие люди могли двигаться в направлении этих святых, могли, благодаря этим маякам двигаться по пути к Царству Христову. Если же этого не происходит, то массовая канонизация становится бесполезной и начинает приобретать абсурдный характер. В самом деле, чтобы только обозначить маршрут в вечность со Христом, для этого вполне достаточно сотни маяков, если их больше – то тем яснее путь, но если они останутся невостребованными, то будут сданы в кладовку человеческой истории, где сложен всякий ненужный людям скарб.
Теперь дело прославления мучеников не за Комиссией по канонизации святых, не за конкретными исполнителями, изучающими архивные документы. Они свою работу в значительной степени уже исполнили, Русская Православная Церковь святых мучеников и исповедников, ведомых и неведомых миру, но знаемых Богу, уже прославила. Теперь дело за народом Божиим правильно воспользоваться этим великим даром Христовым и даром самих святых, в осознании чего свою положительную роль, надеюсь, сыграет и нынешняя конференция.
Литература:
1. Болотов В.В. Христианство и мир языческий: борьба христианства с язычеством в жизни и мысли.\\ Сборник церковно-исторических трудов. Том 3. М. Изд. «Мартис». 2001. С. 1-169.
2. Евсевий Памфил. Церковная история. М. Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. 1993.
3. Лебедев А.П. Эпоха гонений на христиан. М. Изд. Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. 1993.
4. Игумен Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Тома 1-7. Тверь. Изд. «Булат». 1992-2002.


[1] В основе термина лежит легенда об Эдипе и его позорном браке с матерью.