.jpg)
В ХХ столетии, когда Церковь оказалась под давлением тоталитарного государства, представляет известную трудность разобраться во взаимоотношении Церкви и государства, государства и человека. А когда сталкиваются в своих интересах два таких государства, как Советский Союз и фашистская Германия, оба старавшиеся использовать Церковь в своих интересах, вопрос становится вдвойне сложным для изучения. При возникающих трудностях при изучении, при попытке объективного изучения этого вопроса, он естественным образом становится в один ряд с другими эпизодами войны.
Первое упоминание о Псковской Православной Миссии появилось в немецкой газете «Правда» 21 августа 1941 года. Миссия была создана в середине августа 1941 года на оккупированных немцами территориях и в официальных документах именовалась так: «Внешняя Духовная Православная миссия в освобожденных областях России». Организатором Миссии был митрополит Литовский и Виленский Сергий (Воскресенский), ставивший своей целью восстановление церковной жизни на вверенной ему территории, на что он получил разрешение немецкого командования, которое, в свою очередь, намеревалось использовать служение православных священников в своих политических и военно-стратегических интересах.
Когда в 1944 году немецкие части начали отступать, духовенство эвакуировалось с ними в Прибалтику, где была организована «Внутренняя Православная Миссия». После освобождения оккупированной территории советской армией, все, сотрудничавшие с нацистами, подверглись проверке. В апреле 1944 года были арестованы священники Заблоцкий и Апраксин, которые не только назвали членов Псковской Миссии, но и рассказали об их сотрудничестве и связях с СД. Так следственные органы вышли на членов Псковской Миссии, и начались аресты, продолжавшиеся до 1953 года. В настоящее время выявлено 555 человек, так или иначе связанных с Псковской Миссией.
Священники Апраксин и Заблоцкий, как и еще 17 человек, до сих пор не реабилитированы, поскольку считаются справедливо осужденными. Такие следственные дела не доступны для исследователей, но протоколы их допросов частично цитируются в других делах. Что касается стран Прибалтики, то вне зависимости от реабилитации, все дела репрессированных для ученых и родственников открыты.
Источниковая база истории Псковской Миссии очень обширна. Она состоит из судебно-следственных дел ее членов, хранящихся в архивах УФСБ Санкт-Петербурга и Пскова, в Национальных архивах Латвии, Эстонии и Литвы, а также архивных документов Государственного архива Псковской области, канцелярии митрополита Сергия (Воскресенского), оккупационных учреждений Германии, хранящихся в Российском государственном военном архиве.
Следственное дело протопресвитера Кирилла Зайца – одно из центральных и информативных дел, относящихся к деятельности духовенства на оккупированной территории в годы Великой Отечественной войны.
По нему проходят члены Управления Миссии, и оно служит ключом для понимания ее роли. Кроме того, из 32 исследованных прибалтийских дел выяснилось, что почти в каждом есть сведения о протопресвитере Кирилле Зайце, что позволило получить дополнительный материал для изучения и проводить перекрестную проверку и анализ достоверности показаний. Впервые протоколы допросов протопресвитера Кирилла Зайца были опубликованы в статье к.и.н., архивиста ФСБ СПб С.К. Бернева.[1]
Обратимся к следственному делу протопресвитера Кирилла Зайца и др., используя накопленный опыт работы с судебно-следственными делами[2].
Структура следственного дела
Прежде всего, необходимо отметить, что судебно-следственные дела репрессированных священнослужителей и мирян, так или иначе связанных с Псковской Миссией, значительно отличаются от дел других исторических периодов: 1918–1922, 1937–1938 годов делопроизводственной культурой. Они содержат многочисленные и подробные протоколы допросов, собственноручные показания обвиняемых, протоколы очных ставок, выступления на судах и т.п. Написаны и оформлены документы грамотно. Особо следует сказать и о вопросах следователей. В них чувствуется погруженность в тему, а, возможно, и специальная подготовка. Видимо, этому способствовало изучение документов канцелярии митрополита Сергия (Воскресенского).
Дело протопресвитера Кирилла Зайца № АА-10676 находится на постоянном хранении в УФСБ РФ по Псковской области и составляет семь томов: первый посвящен начальнику Миссии протопресвитеру Кириллу Зайцу; второй – начальнику канцелярии прот. Н. Жунде, третий – секретарю А.Я. Перминову , четвертый – помощнику начальника о. Н. Шенроку и переводчику Г.И. Радецкому , пятый – благочинному Ивану Амозову и шестой – младшему ревизору Миссии прот. Л. Воронову. Седьмой том содержит справки и жалобы заключенных: о. Ливерия Воронова, А.Я. Перминова и И. Амозова.
Эти следственные дела объединены по содержанию в одно, хотя члены Миссии были арестованы в разное время в результате показаний о. Кирилла. Следствие по делу Караваева, Трубецкого и Мироновича к этому времени продолжалось, поэтому объединить его с делом отца Кирилла не представилось возможным, и оно было выделено в отдельное производство.
Состав арестованных был разнообразен. Никто из них, кроме о. Ливерия, не имел высшего образования. Он также был единственным, происходившим из русской священнической семьи. А.Я. Перминов – немец, его бабушка жила в Швейцарии. Отец Н. Шенрок и Г.И. Радецкий тоже немцы, оба дворянского происхождения; о. Кирилл Зайц и о. Н. Жунда – латыши. Что касается И. Амозова, то его биография полна противоречий и вымыслов.
Следствие отца Кирилла шло четыре месяца, постоянно устраивались очные ставки. Допросы продолжались около четырех часов, проходили в разное время, иногда глубокой ночью. Каждый допрос арестованных по делу Псковской Миссии, в отличие от дел 1937 года, четко обозначен во времени. Важен и тот факт, что все арестованные, кроме о. Н. Шенрока и о. Л. Воронова, дали собственноручные показания. Показания отца Кирилла отличаются особой аккуратностью почерка и характерным подчеркиванием заглавий. Обстоятельные подробности и детали, которыми он освещает работу Миссии, при сопоставлении с другими архивными документами, не оставляют никаких сомнений в их достоверности. Складывается впечатление, что отец Кирилл, которому в то время было 75 лет, пошел на сотрудничество со следствием, как и многие другие члены Миссии, чтобы облегчить свою участь. Отец Л. Воронов, характеризуя о. Кирилла Зайца, говорил: «он был человек мягкосердечный и сговорчивый – несколько мягко сказанных слов могли заставить его уже через минуту со всем соглашаться, против чего он только что негодовал»[3].
Эта характеристика, где отмечается слабость характера о. Кирилла, помогает понять поведение священника на следствии. Он был задержан первым из тех, кто проходил по этому делу, т.е. 17 августа 1944 года, в литовском городе Шауляй, где жил на ул. Рижская, в доме 2, и доставлен в г. Вильнюс. При обыске, помимо документов, у него было изъято 14 384 немецкие марки. По окончании следствия изъятые документы были уничтожены, о чем составлен соответствующий акт, что тоже является показателем делопроизводства того времени в отличие от 1930-х годов.
Протопресвитер Кирилл Зайц
Отец Кирилл Зайц стал третьим начальником Миссии. Сначала на эту должность митрополит Сергий назначил протоиерея С. Ефимова, который по требованию СД[4] был отправлен обратно в Латвию, хотя официально было объявлено о его отставке за старостью лет. Затем на его место назначается прот. Н. Колиберский, который вскоре заболел и умер. 1 декабря 1941 года о. Кирилл приехал в Псков, получив благословение митрополита Сергия возглавить Псковскую Миссию.
Из собственноручных показаний протопресвитера Кирилла Зайца складывается подробный рассказ о структуре Миссии, ее деятельности и членах.
В анкете арестованного о. Кирилла Зайца – биографические сведения о нем: он – латыш, из крестьянской семьи, по убеждениям – сторонник буржуазно-демократического строя. Отец Кирилл родился в 1869 году в Латвии. В 1891 году он окончил два класса Рижской Духовной семинарии. В сане иерея с ноября 1896 года, служил в Двинске, в храмах Полоцка, Витебска; член Поместного Собора 1917-1918 годов. В 1930-е – руководитель миссионерского синодального отдела и редактор журнала «Вера и жизнь». Его антисоветские проповеди были хорошо известны митрополиту Сергию и секретарю митрополита И. Гримму, сыгравшему огромную роль в организации Миссии. Будучи настоятелем Рижского кафедрального собора, отец Кирилл Зайц в 1933 году был привлечен к церковному суду в связи с растратой церковных средств. Инициатором этого процесса был архиепископ Рижский Иоанн (Поммер), после убийства которого дело было прекращено.
В 1935 году в связи с тем, что митрополит Августин был избран главой Латвийской Православной Церкви и перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, отец Кирилл был отстранен от служения за принадлежность к Московскому Патриархату. До 1940 года он жил на своем хуторе и занимался сельским хозяйством.
Когда в 1940 году в Ригу приехал архиепископ Сергий (Воскресенский), о. Кирилл Зайц вновь стал настоятелем кафедрального собора в Риге.
Сослуживцем его был протодиакон К.Д. – агент НКВД, давший расписку-обязательство информировать следственные органы о деятельности духовных лиц. В агентурных сведениях о протодиаконе Д. сообщается, что он, «будучи привлечен органами госбезопасности на секретную работу, оказался двурушником. О своем сотрудничестве с НКГБ говорит своим близким знакомым»[5]. И далее источник под псевдонимом «Август», докладывая о донесениях Д., сообщает, что протодиакон рассказал о написанных им доносах и сотрудничестве с НКВД о. Кириллу Зайцу[6].
Из Вильнюса задержанного о. Кирилла 23 августа 1944 года спецконвоем доставили в Москву, во внутреннюю Бутырскую тюрьму. В этот же день с 11.30 до 16 часов проходил допрос, на котором о. Кирилл констатировал факт нацистской материальной помощи Миссии[7].
С 22 часов до 2 часов ночи 6 сентября он давал показания о своем прибытии в Псков, о связи с бургомистром Пскова Черепенкиным. Тогда же он назвал своих ближайших помощников: ревизора Бениксона, секретаря Жунду, делопроизводителя Перминова, порученца Караваева.
Отец Кирилл признал себя виновным уже на первом этапе следствия. 7 сентября 1944 года 9 отделом 2 Управления НКГБ СССР г. Москвы ему было предъявлено постановление об аресте и обвинение. 11 сентября с 21 часа до часа ночи он писал первые собственноручные показания.
Поскольку деятельность о. Кирилла протекала на территории Ленинградской области, оккупированной немецко-фашистскими войсками, там начались аресты членов Миссии. 9 сентября в Москве было принято решение этапировать о. Кирилла Зайца в Ленинград, куда он был доставлен 24 сентября. Здесь, с указанием точного времени написания, он продолжил собственноручные показания: об учреждении и деятельности Псковской Миссии, его назначении начальником Миссии, о приезде в Псков, о многочисленных циркулярах Миссии. Циркуляры, издаваемые Миссией, затрагивали не столько церковную, сколько политическую сторону жизни военного времени. «По заданиям Псковского СД, – показал о. Кирилл, – миссией были разосланы в разное время благочинным и священникам следующие циркуляры: о выявлении неблагонадежных лиц, враждебно настроенных против немецкой армии, немецких властей и немецких порядков; о выявлении партизан и лиц, сочувствующих партизанам, и отношении населения к партизанскому движению; о сборе сведений об урожайности того или иного района; о выявлении отношения населения к Власову и власовскому движению; о проведении бесед и собеседований по вопросам атеизма, материализма, марксизма, чтобы разбивать большевистскую идеологию; о наблюдении за деятельностью сельских и церковных старост и волостных старшин с сообщением характеристики их деятельности; о выявлении священников-самозванцев и священников, в советское время снявших сан; о преподавании в школах Закона Божия и о назначении законоучителей; об уничтожении колхозов и земельной реформе, проводимой немецкими властями, с популяризацией этой реформы и немцев»[8] и об обязательном участии духовенства в немецких торжествах.
Когда Миссией был выпущен циркуляр о выявлении партизан, о. Кирилл подтвердил, что о них доносили священники: Лин, Берзинь, Першин, Тайлов, Рушанов, Ф. Михайлов, иеромонахи Амфилохий и Сергий, Оглоблин, Амозов, Попов. Священник Ципурдеев, который знал немецкий язык, выезжая на приход, брал с собой ружье[9], поскольку партизаны обещали его убить. Протопресвитер Кирилл также констатирует, что не сообщали о партизанах Вознесенские Михаил и Василий, Смирнов и Пузанов, а иеромонах Геннадий сообщал об этом только ему.
Показания о. Кирилла о деятельности Миссии – о введении в школах Закона Божия, о связи между немецкими властями и СД с митрополитом Сергием, о средствах популяризации победы нацистов для оккупированного населения, о крестных ходах – чередуются с самыми подробными показаниями о сотрудниках Псковской Миссии и их личной жизни: прот. Н. Шенроке, Л. Начисе, объезжавшем на велосипеде лужские деревни, чтобы собрать сведения для СД о партизанах[10], о Н. Попове, сообщавшем о партизанах, о прот. Ф. Михайлове, при переезде которого в Псков нацисты предоставили товарный вагон для его коровы и о том, как офицер СД благодарил его за проповедь пожатием руки.
Из показаний о. Кирилла следователи узнали, как служили в Миссии благочинные Я. Начис, Г. Тайлов, Миронович, И. Легкий, священник Толстоухов, священник Л. Воронов, Н. Быстряков, И. Молчанов. Так, например, 26 октября 1944 года о. Кирилл рассказал, как священник Николай Трубецкой[11] впервые прибыл в Псков, как он посещал храмы и служил, произносил «восторженные проповеди с призывом возносить благодарения Богу за освобождение от большевистского насилия воинскою доблестью немецкой армии»[12]. После этого миссионерского приезда о. Николай Трубецкой вернулся в Ригу, сделал доклад в кафедральном соборе, в Миссию не поехал, а остался при Синоде, издавал журнал «Православный христианин». Через два дня на основании этих показаний о. Николай Трубецкой был арестован. Рассказал о. Кирилл также и о создании Внутренней миссии и ее структуре, о посещении в Ковно генерал-комиссара, о беседах с митрополитом Сергием и проф. Гриммом, о сложностях их служения. Отношение к немцам у митрополита Сергия, по словам о. Кирилла Зайца, было отрицательное[13].
Стенограмма допроса о. Кирилла Зайца от 2 ноября составляет более 20 страниц. Отец Кирилл подтвердил свои показания и на очной ставке с Хитровой Т.А и на суде, заявив, что «циркуляров было издано много, примерно до 40»[14].
Правдивость показаний о. Кирилла Зайца подтверждается тем, что выявляются священники, которые, как В. Бируля, не выполняли эти циркуляры. Связь с СД поддерживали о. Н. Жунда, Перминов, Радецкий, Караваев, Бениксон и др.
Отец Кирилл Зайц дает следователю не только характеристику того или иного члена Миссии, но и указывает место его нахождения. На суде, подтверждая и дополняя свои показания, в последнем слове он высказывает надежду: «Я прошу рассматривать мое дело не только с точки зрения закона, но и с точки зрения милосердия»[15].
После ареста протопресвитера Кирилла, 6 октября 1944 года был арестован благочинный И. Амозов.
Благочинный Иоанн Амозов
Показания Амозова необъективны. Он никогда не пользовался доверием ни у кого из членов Миссии[16]. Из архивной справки, сохранившейся в деле, явствует, что он авантюрист, уголовный преступник, создавший себе революционную биографию подложными документами, получил звание ветерана революции, добивался получения ордена Боевого Красного знамени и персональной пенсии, но был разоблачен и исключен из партии в 1936 году как аферист. Вряд ли о. Л. Воронов читал эту справку, но его характеристика, данная Амозову, не противоречит ей: «Амозов – это втершийся в доверие безвольных и доверчивых руководителей Миссии самозванец, никогда не имевший священного сана, но обманувший их знанием церковной службы. Человек без убеждений и аморальный, способный в зависимости от условий на любой поступок, обещающий ему выгоду. Низость Амозова с очевидностью проявилась, когда он в журнальной статье забросал грязью светлую личность великого Патриарха-патриота Сергия (Страгородского). В связи с этим поступком Амозов был вызван экзархом и запрещен в священнослужении»[17]. После суда из следственной тюрьмы он был отправлен в «Кресты», а оттуда в Сиблаг, где его следы затерялись.
Протоиерей Николай Шенрок
Через десять дней после ареста Амозова, 17 октября 1944 года, следственные органы задержали протоиерея Николая Степановича Шенрока. Тридцать лет он находился в священном сане: служил в Ленинграде на Волковом кладбище, овдовел, имел четырех сыновей и дочь. Он жил на ст. Сиверская, оказавшейся на оккупированной территории, где и продолжал служить, уже будучи членом Псковской Миссии. В июне 1942 года отец Николай был приглашен к митрополиту Сергию для посвящения во епископа Псковского, но отказался от епископства и получил назначение на пост помощника начальника Миссии.
После беседы и обеда с митрополитом о. Н. Шенрок направился вместе с секретарем митрополита Гриммом к начальнику отдела по церковным делам Рижского СД Гегингеру, которого интересовали дела русского духовенства. О. Николай Шенрок впоследствии свидетельствовал: «Псковская Миссия создана по инициативе немецкого командования и под непосредственным руководством Гестапо»[18].
Документы дела о. Кирилла Зайца и многих других подтверждают, что почти все члены Псковской Миссии, будь то уборщица, художник или конюх, не говоря уже о духовенстве, подвергались вербовке СД или ГФП. На всем протяжении деятельности Миссии строго соблюдался договор митрополита Сергия о сотрудничестве с СД. Псковская Миссия декларировала религиозные цели, но помимо них решала разведывательные и пропагандистские задачи: изучала политическое настроение народа, информировала об урожаях, проводила агитацию среди русского населения оккупированных областей за помощь нацистской армии, пропагандировала вступление в армию генерала Власова. Только незначительная часть доходов Миссии состояла из пожертвований. Основное финансирование осуществлялось германской армией. Так, например, немецкое командование в лице ковенского генерал-комиссара отпустило для Миссии 2 млн. рублей[19] и приняло на свое содержание все духовенство Миссии. В Миссии работали только проверенные, лояльные к немцам люди. В циркулярах Псковской Миссии содержались задания помогать немцам в борьбе против СССР, выявлять недовольных германским режимом. Ежемесячно руководству Псковской Миссии отправлялись отчеты духовенства со сведениями о политических настроениях на местах.
Сын о. Н. Шенрока, Сергей, был курьером в Миссии и был арестован в результате показаний своего друга детства, псаломщика Миссии Л. Начиса, в 1950 году. В октябре 1944 Сергей ушел на фронт и служил разведчиком в Советской армии, награжден медалью «За отвагу». С 1948 года по день ареста он работал личным шофером у митрополита Вениамина (Федченкова)[20].
Протоиерей Николай Жунда
В качестве свидетеля через два дня после ареста о. Шенрока был задержан о. Н. Жунда. Во время немецко-фашистской оккупации он – благочинный Псковского округа. 15 июня 1942 года указом митрополита назначается секретарем Управления Миссии. В этой должности прослужил до февраля 1943 года. Тогда же, в 1942 году, состоялось и его знакомство с СД. По словам о. Кирилла Зайца, он «был весьма ценным человеком для Миссии, он был очень аккуратен, исполнителен, у него была прекрасная память, и он все знал»[21]. Секретарь Миссии, через которого проходили все документы, дал конкретные показания не только о церковной службе священников, но и об их участии в «Русском Комитете», где обсуждался вопрос о восстановлении монархии в СССР. Отец Н. Жунда в своих показаниях тоже дал конкретные сведения о деятельности членов Миссии. Например, через него в канцелярию пришли рапорты Я. Начиса и о. Тайлова о появлении партизан в июле 1942 года, в мае 1943 года рапорты свящ. А. Ионова, иеромонаха Амфилохия, А. Кушникова, И. Легкого. Устно донесли о том же: Миронович, Оглоблин, Жунда, Пузанов, Амозов. «Тайлов Георгий свои доклады доставлял лично»[22], «не переписывались с Миссией до мая 43 г. прот. Светлов, Флоринский, Кибардин, Лавров, Модест, Телятников Николай»[23].
В своих показаниях 20 ноября 1944 года о. Н. Жунда сказал: «В первый день моего приезда в гор. Псков ввиду отсутствия начальника Православной Миссии Зайца К.И. я имел беседу с секретарем Управления Миссии Бениксоном, который предупредил меня о том, чтобы я во время произношения проповедей был бы осторожным, не допускал бы каких-либо высказываний, которые в той или иной мере могли бы подорвать авторитет немцев... Далее мне Бениксон указал, что мои проповеди среди верующих должны быть подчинены интересам немцев, а именно: должны быть направлены против советской власти на восхваление фашистской Германии и ее армии»[24]. 2 декабря в собственноручных показаниях он писал: «Из вышеупомянутого явствует, что помимо полицейской контрразведывательной работы, члены Миссии, в том числе и я, Жунда Н., погрязли в позорном стремлении к обогащению и наживе за счет чужого имущества. <...> В этой преступной деятельности участвовал непосредственно и я, Жунда Н., так при эвакуации стали достоянием немцев два ящика с древней парчой и покровцами для сосудов, полученные из Псковского музея прот. С. Ефимовым. В соборе оставлены древние архиерейские посохи, которые могли быть спрятаны в соборе, несколько весьма ценных икон древнего письма, ящик с серебряными ризами на иконы также оставлены в разбитом вагоне, мощи князя Псковского Всеволода-Гавриила легко могли быть спрятаны где-нибудь в соборе, а теперь их увезли неизвестно куда. Мною было приобретено немало книг с печатью Псковского музея, подарено немцам несколько ценных икон древнего письма»[25].
В последнем слове он заверял суд, что всю свою деятельность направит на пользу Советскому Союзу[26].
Протоиерей Ливерий Воронов
22 октября 1944 года задержали и допросили на первых порах в качестве свидетеля 30-летнего прот. Воронова Ливерия Аркадьевича. Об этом священнике надо сказать особо. Не только по тому, что его помнят как преподавателя СПб ДА многие стоящие ныне у престола его ученики-пастыри, но и потому, что его позиция во время следствия и суда отличалась твердостью и последовательностью. Воспитанный в благочестивой верующей семье, Ливерий всегда хотел быть священником, поэтому не пошел служить в советскую армию добровольцем.
Мать отца Ливерия, Вера Дмитриевна Быстрова, была дочерью священника. Брат матери – священник Михаил Быстров – репрессирован в 1937 году. Дядя – священник Георгий Преображенский арестован в 1943 году и умер в ссылке. Двоюродный брат – Преображенский Иван Георгиевич – также священник. Отец жены, два дяди (братья матери) были репрессированными священниками. Дядя Василий Сыренский тоже был священником и тоже арестован в 1934 году.
В конце июня 1941 года инженер-химик и аспирант Ливерий вместе с женой поехал на дачу к родителям в Вырицу, но вернуться в город не смог в связи с наступлением немцев на Ленинград. Немцы предложили ему работать на них по инженерной части, но получили отказ. Ливерий Аркадьевич начал служить псаломщиком у священника Попова. 26 апреля 1943 года он был рукоположен в сан иерея. 5 июня 1943 года указом митрополита назначен младшим ревизором Миссии, и в течение месяца исполнял обязанности начальника канцелярии.
Митрополит Сергий, по словам многих членов Миссии, после знакомства с Л. Вороновым, сразу отметил его эрудицию, знание церковной службы и отнесся к нему с большим вниманием. Уважение было взаимным, о. Ливерий – один из немногих членов Миссии, кто был на погребении убитого митрополита.
Важно отметить, что в деле нет собственноручных показаний о. Ливерия. Значит, он их не писал. Практически это был единственный член Псковской Миссии, не признавший свою вину ни на следствии, ни на суде, несмотря на нажим следователя Кулакова. Поскольку о. Ливерий оказывал следователю постоянное сопротивление и настаивал на своей позиции, капитан Кулаков заставил его несколько часов стоять без движения, наносил удары, осыпал бранью и не написал в протоколе факты, свидетельствующие в пользу о. Ливерия, о чем о. Ливерий сделал соответствующее заявление. Подобных заявлений о давлении следователя не сделал никто.
Заключение о. Ливерий отбывал в первой Ленинградской Исправительно-трудовой колонии, где в 1947–1949 годах работал в спец. Отделе МВД в качестве старшего конструктора и проектировал оборонные объекты. В 1947 году он подал жалобу, обосновав несправедливость суда, которая осталась без внимания. Отсидев 10,5 лет в заключении, о. Ливерий не только не пал духом, но и сохранил мужество и веру.
Перминов А.Я.
Почти одновременно с о. Ливерием, 26 октября 1944 года был арестован Андрей Яковлевич Перминов, которому по чистой случайности не удалось уйти с немцами, и 26-летний Андрей оказался в тюрьме.
Когда семья рабочего железной дороги Перминова переехала в Ригу, Андрею было 3 года. В Риге он окончил школу. Андрей считал себя ярым монархистом, благодаря влиянию сестры Екатерины, которая была женой священника Псковской Миссии И. Легкого. В 1930-е годы Андрей был завербован рижской префектурой в качестве агента, затем с 1933 года стал членом рижского отделения РОВСа. В октябре 1942 года на именинах племянницы он познакомился с митрополитом Сергием. В начале 1943 года, когда началась мобилизация молодых людей на работу в Германию, бывший доцент Ленинградского института Котон А.М.[a], который добровольно остался с немцами и работал инспектором школ Гдовского р-на, обещал устроить А. Перминова на должность учителя. Когда о. И. Легкий рассказал об этом экзарху, митрополит предложил Андрею работу в Миссии делопроизводителем, и в 1943 году вместе с Радецким он выехал в Миссию в качестве псаломщика при священнике Толстоухове. «Секретарь Миссии Перминов А.Я., – писал о. Ливерий, – личность загадочная, видимо, даже для самого начальника Миссии прот. К. Зайца. Человек совершенно не церковный. После перевода свящ. Н. Жунда в Островской р-н, быстро захватил в свои руки всю деятельность Миссии и, как сказано выше, стал “вторым начальником Миссии”. Свою решительность, единоличные действия оправдывал, якобы, лично от митрополита полученными указаниями»[27]. Положение в Миссии у него было особое: именно он составлял тексты циркуляров. К тому же Перминов А. по заданию СД должен был «снимать копии секретных распоряжений экзархата и личных писем митрополита Сергия, адресованных Миссии и посылаемых из Риги в город Псков не по почте, а нарочными и сдавать эти копии документов в СД»[28]. Об этом он сам рассказал митрополиту. В своих показаниях Перминов А.Я. дает подробные сведения о священнике Г. Тайлове, о. Быстрякове, Зубове П.И., о доносах Начиса Я.[29], о прот. Л. Воронове[30], об Амозове[31], Караваеве В.В[32], Якубовском Е.И.[33], о. Н. Шенроке[34], Мироновиче Н.Н.[35], Радецком Г.И.[36] и многих других, около 40 характеристик.
В последнем слове во время суда Перминов А. сказал: «За свои преступления я готов нести наказание, и прошу суд учесть, в своих показаниях я ничего не скрыл. Прошу суд дать возможность на деле доказать, что я свою вину могу искупить на работе, которая будет предоставлена Советской властью»[37].
Диакон Георгий Радецкий
Последним из фигурантов этого дела, 4 ноября 1944 года, был арестован диакон Георгий Иванович Радецкий, родившийся в 1922 году в Риге, где учился в немецкой гимназии, затем, после ее закрытия – в русской, вместе с сыном И. Гримма, помощника экзарха. Георгий владел немецким и латинским языками. В 1940 году начал прислуживать митрополиту Сергию. На следствии Радецкий Г.И. подробно рассказал о деятельности Миссии, своих связях с духовенством и о даче ими соответствующих подписок на сотрудничество с СД, о награждениях, полученных членами Миссии. Сообщая о Богословских курсах в Вильно, он предоставил НКГБ полные списки всех учащихся и преподавателей. В его последнем слове на суде прозвучало покаяние: «Я прошу суд дать мне возможность искупить свою вину, я оправдаю себя. Моя просьба не отказать дать мне возможность продолжать служение в церкви»[38].
Отец Л. Воронов дал ему такую характеристику в 1956 году: «Переводчик Г. Радецкий – еще совсем молодой, очень легкомысленный юноша, вместе с Перминовым проводивший время в развлечениях совершенно неуместных в условиях территории церковного Управления. Был в очень близких дружеских отношениях с Жундой»[39].
Возникавшие в Псковской Миссии конфликты между священнослужителями, разрешали, как правило, немецкие власти, хотя иногда обходилось и без этого. Так, например, священник Ципурдеев пожаловался немцам на псаломщика Георгия Преображенского, как враждебно настроенного к немцам, которого Миссия взяла под защиту. Когда священник Жарков, который не хотел служить в деревне, обратился в СД – дело сразу уладилось. Священники Псковской Миссии, выполняя свои церковные обязанности, попали не только в материальную, но и в нравственную, политическую и идеологическую зависимость от немецких властей.
Заключение
Предварительное следствие было закончено 30 декабря 1944 года. Все арестованные содержались во внутренней тюрьме УНКВД Ленинградской области. Все обвинялись по ст. 58-1 «А» и 58 п. 2 и 58-11 УК РСФСР[b].
11 января 1945 года дело было передано в военную прокуратуру с предъявлением подсудимым обвинительного заключения и передачи его к судебному заседанию Военного Трибунала НКВД Ленинградского округа. Суд Военного Трибунала войск НКВД Ленинградского округа под председательством майора юстиции Эфроинсона проходил с 11 по 15 января 1945 года. Все подсудимые, кроме о. Ливерия Воронова, признали себя виновными и фактически подтвердили данные на следствии показания. Священники Зайц, Жунда и Амозов были приговорены к 20 годам ИТЛ. Отцы Н. Шенрок, Л. Воронов, Перминов А., Радецкий Г. на 15 лет с поражением в правах каждого и конфискацией всего личного имущества. Приговор обжалованию не подлежал.
21 октября 1954 года дело пересматривалось, но приговор был оставлен в силе. В лагере умерли: 22 октября 1948 года о. Кирилл Зайц, 26 июня 1953 года – о. Николай Жунда и 2 июля 1949 года – Перминов А. Радецкий Г.И. был освобожден из ИТЛ в 1953 году. Через два года после него вышли из заключения прот. Н. Шенрок и о. Ливерий. Уже после заключения, не испытывая давления следователя, о. Ливерий Воронов говорил, что «начальник канцелярии Миссии свящ. Н. Жунда <...> характерный представитель латышского духовенства, незнакомого с русской жизнью, с запросами верующего человека. К числу таких миссионеров-латышей относились: свящ. Бениксон, Начис и др. Все они воображали себя европейски образованными просветителями коснеющего в невежестве русского народа, призванными строить церковную жизнь на пустом месте. Были самоуверенны, заносчивы, держались все вместе, но вдали от русских. Русское население Пскова относилось к ним с большим предубеждением, избегало обращаться к ним с просьбой о совершении треб, считая, что они отступают от исконных обычаев Русской Церкви»[40]. Их жизни и благополучию в это время ничего не угрожало, в отличие от пастырей, которые служили в 1920-х и 1930-х годах в СССР.
Даже из этого небольшого доклада о проведенных исследованиях деятельности Псковской Миссии очевидно, насколько эта тематика сложна и не изучена. Многие материалы этой военной страницы закрыты для исследователей, во всяком случае тогда, когда сотрудничество того или иного человека с немецкими властями заходило слишком далеко. Поддерживая Псковскую Миссию, фашистская Германия преследовала свои, далекие от христианского просвещения и интересов русского народа цели. Были, конечно, люди, которые вступали в игру с системой, и даже надеялись ее обыграть. Но почти никогда эти надежды не сбывались. Перед историками при изучении этого вопроса встает непростая проблема – анализ большого числа документов при их неполной открытости, а также сопровождающий военные действия агентурный и разведывательный аспект, закрытый для исследователей. При наличии сложностей объективных, выражавшихся в плохой исследованности документов, в которых конкретизировались интересы двух государств и их учреждений, взаимоотношений с ними же церковных учреждений, есть и сложности исследования, имеющие субъективный характер, ситуативные, возникающие при поиске человеком выхода из неординарного положения, и в этом случае остаются почти недоступны для исследования – истинные мотивы поступков людей, попавших не только в мясорубку тоталитарных государств, но и в мясорубку войны. К сожалению, несмотря на прошедшие 20 лет, когда возможно стало изучение этой темы, к ее исследованию многие подошли со стереотипами советского времени, когда еще до начала исследования устанавливаются идеологические параметры, что надо доказать тем или иным исследованием, и уже под них подбирается материал, как бы по-прежнему действуя на заказ. И таким образом, увы, хотя идеологические установки со временем и меняются, в иных случаях на противоположные, неправда остается.
[b] Измена родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу.
[1] Бернев Станислав. «Образование Псковской Православной Миссии» // Жизнь и безопасность. 2004. № 1–2 а. С. 368–371.
[2] Иноземцева З.П., Романова С.Н. Дела по обвинению православного духовенства и мирян как исторический источник // 2000-летию Рождества Христова посвящается. М., 2001. С. 112–131; Романова С.Н. Дела по обвинению православного духовенства и мирян. 1937–1938 // Отечественные архивы. 2001. № 4. С. 4–12.
[3] УФСБ РФ по Псковской области. Д. АА-10676. Т. 7, л. 122.
[4] Там же. Т. 2, л. 261.
[5] Латвийский Национальный архив. Ф. 1986, оп. 2, д. Р-1240, л. 3.
[6] Там же. Л. 3–4.
[7] УФСБ РФ по Псковской области. Д. АА-10676. Т. 1, л. 31.
[8] Там же. Л. 65.
[9] Там же. Л. 74.
[10] Там же. Л. 145.
[11] Там же. Л. 177.
[12] Там же. Л. 177 об.
[13] Там же. Л. 47.
[14] Там же. Т. 6, л. 1637.
[15] Там же. Л. 1674.
[16] Там же. Д. АА-21123. Т. 3, л. 585.
[17] Там же. Д. АА-10676. Т. 7, л. 123–124.
[18] Там же. Т. 4, л. 746.
[19] Там же. Д. АА-21123. Т. 3, л. 584.
[20] Латвийский Национальный архив. Ф. 1986, оп. 2, д. 2393, л. 254.
[21] УФСБ РФ по Псковской области. Д. АА-10676. Т. 6, л. 1637 об.
[22] Там же. Т. 2, л. 296.
[23] Там же. Л. 296 об.
[24] Там же. Л. 378.
[25] Там же. Л. 399 об.– 400.
[26] Там же. Т. 6, л. 1674 об.
[27] Там же. Т. 7, л. 123.
[28] Там же. Т. 3, л. 500.
[29] Там же. Л. 643.
[30] Там же. Л. 650, 750.
[31] Там же. Л. 713–714.
[32] Там же. Л. 719.
[33] Там же. Л. 731.
[34] Там же. Л. 737.
[35] Там же. Л. 690.
[36] Там же. Л. 699.
[37] Там же. Т. 6, л. 1675.
[38] Там же.
[39] Там же. Т. 7, л. 123.
[40] Там же.