Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий) принадлежал к тем редким, исключительно значимым для народа людям, которые не могут делать что-то лишь для себя, ограничиться деланием того, что лично им нравится, для них долг служения ближним – не пустые слова, и потому они в своей деятельности занимаются не чем попало, не идут вслед случайного выбора, не строят на чужом фундаменте, но стараются найти то, что необходимо сделать сейчас и что полезно для всего общества. Это – строители, делатели, выходящие на ниву по призыву Господа, одни – сеять, другие, входя в их труд, – жать.
В 1921 году Валентин Феликсович был рукоположен во священника, в 1923 году он был пострижен в монашество в память апостола и евангелиста, врача и иконописца Луки.
31 мая 1923 года, иеромонах Лука был рукоположен во епископа.
Первую архиерейскую службу владыка совершил в воскресенье 3 июня в день святых равноапостольных Константина и Елены.
Через неделю епископ Лука отслужил воскресную всенощную и, придя домой, принялся читать правило ко святому причащению. В одиннадцать часов вечера раздался стук в дверь и вошедшие сотрудники ОГПУ объявили ему, что он арестован.
Посадив епископа в подвал ОГПУ, следователи стали допрашивать его, спрашивая иной раз о знакомстве с такими людьми, о которых он до сего времени даже не слышал. Наконец его вызвали к высокопоставленному сотруднику ОГПУ, который стал расспрашивать владыку о его политических взглядах и отношении к советской власти. Услышав, что епископ всегда придерживался демократических взглядов, он спросил его:
– Так кто же вы – друг наш или враг наш?
– И друг ваш и враг ваш, – ответил епископ. – Если бы я не был христианином, то, вероятно, стал бы коммунистом. Но вы воздвигли гонение на христианство, и потому, конечно, я не друг ваш.
В начале зимы 1923 года епископ Лука с этапом заключенных был отправлен в ссылку в Сибирь.
В январе 1926 года епископ Лука вернулся в Ташкент.
Отслужив литургию 6 мая 1930 года, владыка вдруг почувствовал, что его в этот день арестуют, и вечером этого дня он действительно был арестован. Внешним поводом для обвинения епископа послужила записка, данная им жене покончившего самоубийством профессора Михайловского, в которой епископ свидетельствовал, что «профессор Михайловский покончил жизнь самоубийством в состоянии несомненной душевной болезни, которой он страдал более двух лет»[1].
Во время допросов епископу стало ясно, что следователи арестовали его и выдвинули против него нелепое обвинение, чтобы добиться от него снятия сана. Епископ Лука в ответ на это объявил голодовку протеста и был отправлен в тюремную больницу, откуда 16 июля 1930 года направил письмо полномочному представителю ОГПУ по Средней Азии.
В ответ на это заявление владыки, на восьмой день голодовки, к нему явился злой и лживый руководитель ОГПУ и объявил:
– Я заместитель начальника Средне-Азиатского ОГПУ. Мы очень считаемся с вашей двойной популярностью – крупного хирурга и епископа. Никак не можем допустить продолжения вашей голодовки. Даю вам честное слово политического деятеля, что вы будете освобождены, если прекратите голодовку.
Епископ молчал.
– Что же вы молчите? Вы не верите мне?
– Вы знаете, что я христианин, а закон Христов велит нам ни о ком не думать дурно. Хорошо, я поверю вам, – сказал епископ и прекратил голодовку.
Но его, конечно, не освободили, и через три дня он возобновил голодовку, продолжавшуюся еще две недели.
Во время голодовки епископ направил 23 июля 1930 года новое письмо в ОГПУ.
15 мая 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило епископа Луку к ссылке в Северный край на три года, причем все остальные, привлекавшиеся по этому делу, не исключая жены профессора, обвинявшейся в убийстве, были освобождены.
По возвращении в Архангельск епископ Лука был вызван в Москву, где в течение трех недель особоуполномоченный ОГПУ каждый день подолгу беседовал с ним под предлогом того, что ему поручено изучить ташкентское дело, так как начальство в Москве уверено в невиновности епископа по этому делу и в несостоятельности предъявленного ему обвинения. В действительности же лукавый совратитель человеческих душ исподволь изучал святителя, беспрестанно ему льстил и превозносил до небес как хирурга, обещал предоставить ему хирургическую кафедру в Москве, как бы невзначай подводя к тому, что для этого надо отказаться от священнослужения.
Медовые речи диавольского искусителя, сладким ручейком вливаясь в сердце святителя, отравляли его своим ядом; пристрастие к хирургии под влиянием льстивых речей все более укреплялось в сердце, занятие хирургией стало казаться делом самым нужным и самым существенным, все менее хотелось от него отрываться, словно какой духовный сон начинал сковывать и оплетать смертною паутиною душу, – и он в конце концов написал властям заявление: «Я не у дел как архиерей и состою на покое. При нынешних условиях не считаю возможным продолжать служение, и потому, если мой священный сан этому не препятствует, я хотел бы получить возможность работать по хирургии. Однако сана епископа я никогда не сниму»[2].
Копию этого заявления он отправил заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому). Однако, епископа после этого заявления не только не освободили, как он надеялся, но вернули в Архангельск, увеличив срок еще на полгода, предполагая усилением репрессий все же добиться от него снятия сана.
В конце 1933 года епископ Лука был освобожден и вернулся в Москву.
«В 1937 году начался страшный для Святой Церкви период... – вспоминал владыка, – начались массовые аресты духовенства и всех, кого подозревали во вражде к советской власти»[3].
Епископ Лука был арестован 24 июля 1937 года и заключен в ташкентскую тюрьму. Тогда же были арестованы архиепископ Ташкентский Борис (Шипулин), протоиерей Михаил Андреев, протодиакон Иван Середа и священники кладбищенской церкви Ташкента. Все они обвинялись в участии в контрреволюционной церковно-монархической организации и шпионской деятельности. По делу, по которому был привлечен владыка, проходило еще три человека во главе с архиепископом Борисом (Шипулиным); скоро все они стали себя оговаривать. Владыка, однако, отказался лжесвидетельствовать.
В Москве руководство НКВД было недовольно результатами ташкентского следствия, и к владыке был применен следственный конвейер. Однажды во время допроса следователь, ведший допрос, утомившись, заснул; его разбудил вошедший в кабинет начальник Секретного отдела. В отместку за допущенную им оплошность следователь стал со злобой бить жестким носком кожаного сапога по ногам епископа.
«Вскоре после этого, – вспоминал владыка, – когда я уже был измучен конвейерным допросом и сидел, низко опустив голову, я увидел, что против меня стояли три главных чекиста и наблюдали за мной»[4].
В этот день они выписали постановление о заключении его в карцер на десять суток, написав, что он, несмотря на то, что «достаточно изобличен в участии в контрреволюционной церковно-монашеской организации и шпионской работе в пользу иностранного государства... не отвечает на вопросы следователя, ведет себя грубо, вызывающе, делает оскорбительные выпады допрашивающему, наносит контрреволюционную клевету органам НКВД»[5].
«По их приказу меня отвели в подвал НКВД, – вспоминал владыка, – и посадили в очень тесный карцер... В подвале, в карцере меня мучили несколько дней в очень тяжелых условиях»[6].
В знак протеста владыка с 18 ноября объявил голодовку.
20 февраля 1939 года следственный отдел НКВД в пятый раз выписал постановление о продлении срока ведения следствия по его делу.
15 мая 1939 года было вынесено постановление по «делу» епископа, в котором повторялись все предыдущие формулировки обвинения и предлагалось: «вследствие того, что основные свидетели по данному делу... в 1937–1938 годах осуждены к высшей мере наказания, настоящее дело для слушания в Военный трибунал направлено быть не может... следственное дело... направить для разбора на Особое Совещание при НКВД СССР»[7].
13 февраля 1940 года Особое Совещание при НКВД приговорило епископа Луку к пяти годам ссылки в Красноярский край, и 29 февраля он был отправлен в Красноярский край в село Большая Мурта, где стал работать врачом в местной больнице; здесь он подготовил ко второму изданию свою книгу «Очерки гнойной хирургии». Храм в селе был взорван, и владыка ходил молиться в ближайшую рощу, ставя на пенек складную иконку.
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война; немцы быстро продвигались по территории России, и в глубоком тылу стали организовываться огромные госпитали, в частности, в Красноярске были устроены десятки госпиталей, рассчитанные на десять тысяч коек. Епископ предложил властям свою помощь в качестве хирурга и в октябре 1941 года был назначен консультантом всех красноярских госпиталей.
Владыка знал каждого своего больного в лицо, знал его имя, фамилию, держал в памяти все подробности операции и послеоперационного периода; он говорил своим коллегам-врачам: «Для хирурга не должно быть “случая”, а только живой страдающий человек»[8].
Летом 1942 года окончился срок ссылки и епископ Лука был возведен в сан архиепископа.
27 декабря 1942 года митрополит Сергий направил относительно архиепископа Луки указ: «...не отрывая его от работы в военных госпиталях по его специальности, поручить управление Красноярской епархией с титулом архиепископа Красноярского»[9].
5 февраля 1944 года архиепископ Лука направил Патриарху Сергию обширный доклад о положении дел в Красноярской епархии. «Когда я прибыл в ссылку в Красноярский край в апреле 1940 года, – писал владыка, – начальник районного НКВД похвалился мне: “Во всей Сибири мы не оставили ни одной церкви”. Это почти соответствовало действительности, ибо в то время, как я мог выяснить, только в Новосибирске функционировала кладбищенская церковь.
7 февраля 1944 года архиепископу Луке был направлен указ о переводе его в Тамбов, где он, как и в Красноярске, совместил архипастырскую деятельность с работой в госпиталях. Во всей епархии оставалось в то время только две церкви, в Тамбове и в Мичуринске.
Власти готовы были хвалить владыку за его работу врача, но ненавидели его за церковную деятельность и веру в Бога. Однажды владыку вызвал к себе председатель областного исполкома и, желая выразить к нему свое благорасположение, спросил:
– Чем вас премировать за вашу замечательную работу в госпитале?
– Откройте городской собор, – сказал архиепископ.
– Ну, нет, собора вам никогда не видать.
– А другого мне от вас ничего не нужно, – ответил святитель.
Председатель облисполкома вскоре умер, но пришедший на его место был не лучше. Вручая архиепископу правительственную награду – медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», он пожелал ему принести еще много пользы, делясь своим богатым опытом с медиками города.
На это архиепископ ответил:
– Я учил и готов учить врачей тому, что знаю; я вернул жизнь и здоровье сотням, а может быть, и тысячам раненых и наверняка помог бы еще многим, если бы вы не схватили меня ни за что ни про что и не таскали бы одиннадцать лет по острогам и ссылкам. Вот сколько времени потеряно и сколько людей не спасено отнюдь не по моей вине.
Председатель облисполкома, пытаясь оправдаться, стал говорить, что старое пора бы забыть, а надо жить настоящим и будущим, но владыка на это отрезал:
– Ну нет уж, извините, не забуду никогда!
В феврале 1945 года Патриарх Алексий I наградил архиепископа Луку правом ношения бриллиантового креста на клобуке. В январе 1946 года за выдающиеся научные работы в области медицины архиепископ Лука был награжден Сталинской премией первой степени; из денежного вознаграждения в двести тысяч рублей – сто тридцать тысяч владыка пожертвовал на помощь детям, пострадавшим от последствий войны.
В том же 1946 году архиепископу окончательно запретили выступать перед научной аудиторией в рясе и с панагией.
Начиная с 1945-го победного года войны безбожные власти уничтожали уцелевшие здания церквей, о которых верующие возбуждали ходатайства о передаче их Церкви для совершения в них богослужений. Через два месяца после перевода архиепископа Луки с Тамбовской кафедры, в июле 1946 года, в Знаменском районе Тамбовской области по распоряжению райисполкома и Тамбовского облисполкома было взорвано сохранившееся в целости каменное здание церкви, «об открытии которой ходатайствовали верующие. Причем взрывные работы произведены силами военнопленных немцев в один из праздничных дней и в присутствии большого количества верующих»[10].
Назначенный на кафедру в Крым, архиепископ Лука 24 мая 1946 года прибыл в Симферополь; здесь начался последний и, может быть, самый трудный период жизни святителя-исповедника.
Архиепископ Лука застал Церковь в Крыму в самом плачевном состоянии. До немецкой оккупации все православные храмы, кроме одного в Симферополе, были советской властью закрыты. Во время оккупации по инициативе местного населения были открыты восемьдесят две церкви, но после освобождения Крыма власти позволили зарегистрировать только семьдесят храмов.
Еще в худшем состоянии было в Крыму положение с духовенством. Почти все исповедники и ревностные пастыри претерпели мученическую кончину в 1930-е годы, большая часть крымского духовенства при епископе Иоасафе состояла из бывших когда-то отступниками и предателями Церкви и людей, имеющих канонические нарушения.
Впоследствии многих из них архиепископ Лука запретил в священнослужении, а некоторых лишил сана. Один из таких священников снял с себя сан еще в 1922 году, был «начальником пожарной охраны промышленных предприятий в Симферополе и участвовал в разборе кафедрального собора»[11]. После смерти жены он вновь женился, а когда Крым был оккупирован немцами, стал служить священником и продолжал служить при епископе Иоасафе. Архиепископ Лука вызвал его и, упрекнув в отступничестве, лишил сана священника за двоеженство, и тот пошел жаловаться на архиепископа Крымскому уполномоченному, заявив ему, что «он решил повести против Луки решительную борьбу, и если возможно, то и через печать»[12], а Белышев, узнав об этом и памятуя свое прошлое следователя, заметил на слова владыки об отступничестве: «Вредный Лука!»[13]
28 октября 1948 года секретарь Крымского обкома ВКП(б) Соловьев направил письмо секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову. «В 1946 году в Крым на должность архиепископа Симферопольского и Крымского был прислан Лука... – писал он. – По приезде в Крым Лука развивает энергичную религиозную деятельность, сплачивая вокруг себя все реакционные элементы Крыма...
В силу особого положения Крыма как пограничной полосы, мы считаем необходимым через соответствующие органы удалить Луку из Крыма»[14].
23 марта 1949 года уполномоченный явился к тяжело болевшему в то время архиепископу и заявил, что священники ялтинского собора не выполняют указы Патриарха и Синода от 25 августа и 16 ноября 1948 года в отношении проповедей.
Выслушав уполномоченного, владыка сказал, что «проповеди произносятся ежедневно, это хорошо, так и должно быть, так как он и сам их говорит ежедневно, – с указами Синода в отношении проповедей и непреподавания Закона Божия он не согласен, о чем и писал Патриарху.
8 марта 1949 года Патриарх был принят председателем Совета по делам Русской Православной Церкви генералом МГБ Карповым, который, в частности, поставил Патриарху на вид проповедническую деятельность архиепископа Крымского Луки.
После встречи с Карповым Патриарх «взялся за составление обращения к архиереям с новыми требованиями: не допускать в своих действиях ничего, выходящего за рамки деятельности, указанные законом и распоряжениями Патриархии»[15]. Посему, когда архиепископ Лука прибыл в Москву в надежде убедить Патриарха в правильности своих действий и отсутствии в них какого-либо преступления с точки зрения церковной, Патриарх уже был настроен весьма решительно в стремлении добиться от архиепископа отказа от проповеднической деятельности.
Генерал МГБ и председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Карпов был доволен результатами своей разрушительной деятельности и 8 апреля 1949 года докладывал по этому поводу Сталину: «Архиепископ Лука, дав заверения Патриарху, что он проповеди будет читать только по воскресеньям и праздничным дням, ограничиваясь толкованием “Священного Писания”, 4 апреля вылетел в Симферополь. Насколько искренне заявление архиепископа Луки Совет проверять не имеет возможности, так как не располагает надлежащими источниками информации...[*] Тем не менее Совет считает, что, несмотря на такое заявление, архиепископ Лука продолжает оставаться реакционером, которого в благоприятный момент при наличии надлежащего повода необходимо подвергнуть изоляции»[16].
В июле 1954 года, после постановления ЦК КПСС «об улучшении научно-атеистической пропаганды», гонения на Русскую Православную Церковь усилились: храмы закрывались один за другим. КГБ стал преследовать тех, кто переписывался с архиепископом Лукой; за самим архиепископом была усилена слежка, все его телефонные разговоры прослушивались. В некоторых храмах уполномоченные через верных им священников и старост устраивали бунты против архиепископа.
В 1958 году крымские безбожники во главе с местным уполномоченным по делам Церкви организовали послушных им людей подать жалобы на архиепископа руководителю государства, первому гонителю Церкви в то время Хрущеву и председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Карпову.
Эти жалобы вылились в решение Совета по делам Русской Православной Церкви: архиепископа Луку «освободить от управления епархией и уволить за штат»[17].
В 1960 году Совет по делам Русской Православной Церкви подготовил реформу приходской жизни, с помощью которой безбожники намеревались окончательно захватить церковное управление на уровне уже не только епархиальных управлений, но и всех приходов страны. Проведение этой политики очень остро ощущалось в Крымской епархии.
Владыка был весьма обеспокоен грядущими событиями; незадолго перед смертью он писал своей духовной дочери: «Я всецело захвачен и угнетен крайне важными событиями в Церкви Русской, отнимающими у всех архиереев значительную часть их прав. Отныне подлинными хозяевами церкви будут только церковные советы и двадцатки, конечно в союзе с уполномоченными. Высшее и среднее духовенство останутся только наемными исполнителями богослужений, лишенными большей части власти в распоряжении церковными зданиями, имуществом и деньгами. Вы понимаете, конечно, что я не могу сейчас думать ни о чем другом...»[18]
Приближалась кончина святителя. Он стал отказываться от пищи, тяжелые переживания и раздумья о судьбе Русской Церкви постоянно занимали его.
Последнюю свою литургию он совершил на Рождество Христово, последнюю проповедь произнес в Прощеное воскресенье. Незадолго перед смертью владыка с грустью сказал племяннице: «Дадут ли спеть “Святый Боже...”?»
Архиепископ Лука скончался рано утром в воскресенье, 11 июня 1961 года, в день, когда Русская Православная Церковь праздновала память Всех святых, в земле Российской просиявших.
Мужественному святителю-исповеднику были устроены достойные его мужества и исповеднического подвига похороны, и он вместе с апостолом Павлом, в завещание всем проходящим земное служение святителям, мог бы сказать: «Будь бдителен во всем, переноси скорби, совершай дело благовестника... Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия...» (2 Тим. 4, 5, 7–8).
22 ноября 1995 года архиепископ Симферопольский и Крымский Лука был причислен к лику местночтимых святых Крымской епархии. 18 марта 1996 года были обретены его святые мощи и 20 марта перенесены в кафедральный Свято-Троицкий собор города Симферополя. В 2000 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви внес имя святителя Луки, прославившего нашу Церковь исповедническим подвигом, в список святых новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви для общецерковного почитания.
Библиография:
Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание...» Автобиография. М., 1996.
Протодиакон Василий Марущак. Святитель-хирург: Житие архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). М., 1997.
«Секретно»: архиепископ Крымский Л
ука (Войно-Ясенецкий) под надзором партийно-советских органов. / Составители протоиерей Николай Доненко, Филимонов С.Б. Симферополь, 2004.
Поповский М.А. Жизнь и житие святителя Луки (Войно-Ясенецкого), архиепископа и хирурга. СПб., 2005.
Шевченко Ю.Л. Приветствует вас Святитель Лука, врач возлюбленный. СПб., 2007.
ГАРФ. Ф. 6991-С, оп. 7, д. 72.
РГИА. Ф. 831, д. 193, л. 78, д. 218, л. 232.
АПРФ. Ф. 3, оп. 60, д. 1, л. 38; д. 5, л. 9–10; д. 6, л. 37.
МВД Республики Узбекистан. Д. Р-6177.
СНБ РУ. Д. 9610.
[1] МВД Республики Узбекистан. Д. Р-6177. Т. 1, л. 146.
[2] Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание...» Автобиография. М., 1996. С. 75.
[3] Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание...» Автобиография. М., 1996. С. 79.
[4] Там же. С. 82.
[5] СНБ РУ. Д. 9610, л. 48.
[6] Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание...» Автобиография. М., 1996. С. 82.
[7] Там же. Л. 164.
[8] Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание...» Автобиография. М., 1996. С. 151.
[9] Архив Церковно-научного центра «Православная энциклопедия». Ф. 3, оп. 2, д. 17, л. 27.
[10] АПРФ. Ф. 3, оп. 60, д. 1, л. 38.
[11] Там же. Д. 189, л. 98.
[12] Там же. Л. 99.
[13] Там же.
[14] АПРФ. Ф. 3, оп. 60, д. 5, л. 9–10.
[15] Там же.
[16] Там же. Л. 129.
[17] Там же. Л. 137.
[18] Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). «Я полюбил страдание...» Автобиография. М., 1996. С. 199.