Ваше Высокопреподобие, отец Дамаскин, расскажите, как, когда и почему Вы стали заниматься историческими изысканиями о новомучениках?

– В конце 70-х годов, ещё при советской власти, я почёл своим церковным долгом собрать сведения о мучениках, пострадавших за веру в XX веке, считая, что в Церкви должно непрерывно сохраняться Церковное Предание. Я сталкивался со свидетелями подвижнической жизни и казни новых мучеников, в памяти которых сохранялось это Предание, и передо мной встала насущная задача – его записать.

История жизни новомучеников – это история нашей страны нового времени, ведь мученики жили не в безвоздушном пространстве, а в конкретной исторической среде, тесно общаясь с окружающими их людьми из разных социальных слоёв. Но написать биографию, жизнеописание или житие ещё непрославленного мученика, опираясь только на воспоминания частных лиц, например, родственников, невозможно, потому что исповедническая часть жизни мучеников соприкасалась с государством; большинство из них были арестованы и прошли через различной степени тяжести допросы, о которых никто из родственников не мог ничего знать, – это была закрытая от них часть жизни.

Пришлось изучать и эту часть жизни новомучеников, сравнивая то, что было рассказано свидетелями, с информацией, находящейся в архивах служб безопасности. Для меня это был полезный опыт, впрочем, как и для всякого человека, имеющего мужество с ним со прикоснуться: люди и очень хорошие могут пасть, а тот, кто вроде и неизвестен был, как подвижник, может восстать, – пока человек не умер, о нём ничего нельзя сказать верного.

Опыт исторического изучения (свидетельства очевидцев и архивные данные, из которых становилось ясно, под какими документами человек подписался) показал, что невозможно мученика выдернуть из исторической среды, изучать так, будто он жил вне истории; нужно изучать историю человека и страны комплексно, а иначе действия и поступки мученика нельзя понять.

Несмотря на то, что с 90-х годов, когда стали доступны архивы, прошла четверть века, наша история мало продвинулась в изучении, – есть публикации документов, но нет понимания, что же всё-таки тогда произошло. Мы и сейчас не имеем всего комплекса документов, поэтому жития новомучеников могут стать для людей пособием по изучению истории страны. Жития новомучеников написаны в двух плоскостях: это история их исповеднического подвига и история страны. Причём это пособие полезно как для людей церковных, так и для нецерковных, служа для них барьером, могущим ограждать их от мифов о прошлом.

Я не предполагал заниматься этими исследованиями в одиночку – надеялся, что это будет совокупная деятельность многих людей в регионах, но, к сожалению, большую часть работы пришлось выполнять самому. Это оказалось закономерным. Чтобы сделать подобную работу, имеющую свою, непонятную для постороннего человека специфику, нужно было приобрести соответствующий много летний опыт – опыт четверти века работы в архивах. Когда я приобрёл этот опыт, мне уже некуда было отступать.

Каковы официальные источники информации о новомучениках? Насколько они сейчас открыты и доступны?

– Все новомученики и исповедники Церкви Русской прошли через следственный процесс, кроме некоторого числа тех, кто пострадал во время Гражданской войны. Основным источником сведений об исповедническом подвиге мучеников являются судебно-следственные дела. Этот источник следует рассматривать в двух плоскотях: как источник по истории репрессий, истории самого репрессированного и как источник об исповедническом подвиге новомучеников. А это разные области.

Для изучения истории того или иного репрессированного священника могут быть достаточными и ограниченные сведения: судебно-следственное дело, приговор к расстрелу, где и когда приводили приговор в исполнение, где человек находился в заключении и какие документы он подписал, находясь под следствием. Мы можем из них узнать: где священник служил, когда его арестовали, характер допросов и, наконец, сведения о его кончине. Но здесь нам будет известна только внешняя сторона, для которой этих архивных данных будет достаточно.

Отец Дамаскин, каким образом проводятся исследования жизни пострадавшего и по каким критериям определяется святость?

– Если говорить о новомучениках, то в этой области исследователь существенно ограничен, потому что исследования о новомучениках требу ют исключительной полноты – до предельной ясности понимания внутренней жизни человека, понимания его личности и характера его исповеднического подвига, а для этого уже недостаточно судебно-следственных дел. Если учесть, что тот или иной мученик жил при советской власти ещё, например, лет двадцать до ареста, ежедневно сталкиваясь с представителями власти, жил во враждебной по отношению к нему среде, причём пристально наблюдающей за ним, и если мы ничего об этой стороне жизни исповедника не знаем, то это значит, что мы не знаем о нём почти ничего.

Когда человек арестовывался несколько раз, и, если при этом нам известны материалы только одного дела, мы опять не знаем ничего о его исповедничестве, ведь он мог пасть ещё до ареста, например, быть на службе у НКВД и продолжать при этом служить в храме – время было тогда беспощадное. Это было время гражданской войны власти с народом – то затихавшей, то разгоравшейся вновь. Бывало, что человек соглашался на сотрудничество с НКВД, но потом раскаивался и прекращал его, как священномученик Владимир Медведюк, которому в полной мере пришлось понести крест плодов покаяния. Но во многих случаях документы с согласием на сотрудничество с органами НКВД и с отказом от него остаются неизвестны.

Кто-то не подписывал показаний со лжесвидетельствами, исходя из здравого смысла, не признавал себя виновным, но вовсе не из боязни нарушить заповеди Христовы, потерять надежду на вечную жизнь, а потому, что понимал, что, признав себя виновным, может потерять надежду на освобождение. Мы зачастую не знаем мотивации поступка.

Во всяком исследовании человеческой личности нужно знать мотивы поступков человека, его помышления. Каковы причины, почему он не соглашается стать лжесвидете­лем? Из страха ли Божия, боясь согрешить и стать отступником, нарушив заповеди, что собственно и является христианским мотивом, или исходя из здравого смысла – чтобы иметь шанс выжить?

Кроме Бога сердце чело­века не знает никто?

– Да, кроме Бога серд­ца человеческого не знает никто и сердца исповедни­ка тоже. Но есть достаточ­но случаев, особенно если человек арестовывался многократно, как, напри­мер, священномученики Иоасаф (Удалов) и Кирилл (Смирнов), когда по изуче­нии материалов всех след­ственных дел становится ясно основное содержание жизни исповедника - как сознательно избранная жизнь и смерть за Христа.

Но из-за того, что архи­вы всё-таки неполностью открыты – нет доступа к целому ряду документов в соответствии с Законом РФ «О государственной тай­не», это делает невозмож­ным исследования многих материалов о новомучени­ках. За эти годы комплек­сы документов претерпели ревизию; часть докумен­тов была изъята, причём это происходило в режим­ных архивах на территории всего бывшего Советского Союза.

Каким образом приво­дился приговор в испол­нение? На примере Бутов­ского полигона.

 – Я всё-таки историк и должен опираться на точные, документально подтверждённые факты. В первой половине XX века до середины столе­тия столе­тия расстрелы, казни, ча­сто массовые, производи­лись во многих странах, не только на территории России. А формы убий­ства человека не разно­образятся...

Есть описания, возник­шие из поздних опросов свидетелей, как это про­исходило на Бутовском полигоне: сначала людей приговаривали к расстре­лу, потом делалось фото – тюремная фотография в анфас и профиль – кото­рые были нужны, чтобы сверить по ним привезён­ных на расстрел людей.

Система «троек НКВД», судов и приговоров рабо­тала как государственная машина, и если при свер­ке фотографий обнаружи­валась ошибка, то этого человека отправляли обратно в тюрьму. Сотруд­ники НКВД действовали не по произволу, а соглас­но жёсткой инструкции.

В этом и заключается самое большое лукавство,  «узаконенное беззако­ние»...

– Да, в нашем пред­ставлении они соверша­ли беззаконие, однако, каждый из них действо­вал, как он это понимал, в соответствии с инструк­цией, за нарушение кото­рой и сам мог быть при­влечён к ответственности. Другое дело, что сама эта инструкция была бесче­ловечной и беззаконной по отношению к прави­лам человеческого обще­жития, противной Закону Божьему.

А действовали испол­нители по такой схеме: приговорённых привози­ли в бараки, соответству­ющие люди, придя в барак, сверяли личность челове­ка с фотографией и выводили его к так называемым сотрудникам по особым поручениям для приведе­ния приговора в исполне­ние. Затем производился расстрел, а тела сталкива­лись и закапывались в за­ранее вырытые экскавато­ром рвы.

В 1990-е, когда встал вопрос об изучении Бу­товского полигона, как места массовых казней, Московское управление службы безопасности произвело расследова­ние: были опрошены те, кто имел в то время от­ношение к хозяйствен­ному управлению НКВД, вырыты пробные шурфы, а затем силами прихода Новомучеников и испо­ведников Российских на Бутовском полигоне были произведены раскопки некоторых рвов – таким образом установлено, что полигон действитель­но является местом мас­совых захоронений рас­стрелянных.

Неужели было достаточ­но только одного обвине­ния в принадлежности к Церкви, чтобы пригово­рить к смертной казни?

– Конституцией тогда гарантировалась свобода вероисповедания, и если следователи и спрашива­ли арестованного о вере, то только приватно, не за­нося этой части допроса в протокол, потому что это было бы нарушением пра­ва, данного человеку Кон­ституцией, поэтому аре­стованному вменялись в вину преступления поли­тического характера (ст. 58 УК СССР). В то время соци­альный слой духовенства и даже тех, кто вообще не имел никакого отношения к Церкви, обвиняли в поли­тических преступлениях, которых они не совершали.

Исповедник стоял перед выбором: признать навя­зываемое ему лжесвиде­тельство или не признать. Понятно, что когда ему предлагали лжесвидетель­ствовать, то сулили «горы золотые», по крайней мере, сохранение жизни или об­легчение условий нахождения в заключении. Но человек понимал, что это – против совести; его обви­няют в контрреволюцион­ной деятельности как пред­ставителя духовенства, что обвинение выдвинуто про­тив Церкви, как религиоз­ной организации. Кроме того, следователи часто требовали, чтобы аресто­ванный оговорил не толь­ко себя, но и других, и по его оговору арестовывали этих людей. Такого «сви­детельства», подписанно­го подследственным, было достаточно для ареста и расстрела невиновных.

Как-то страшно всё это звучит. Большое лукав­ство, а цель какова?

– Понятно, что цель была в ослаблении Церк­ви, в уничтожении веру­ющих, и каждый человек сам тогда выбирал, каким образом и кем он умрёт – исповедником или предателем. Он не мог ниче­го изменить, он был уже арестован, но мог сде­лать достойный выбор. Для христианина всё это было нестрашно!

Когда человека аре­стовывают и ведут на допрос, а его совесть смущена, обремене­на грехами, тогда буду­щее представляется пу­гающим, потому что не принесено достойных плодов покаяния, нет и исправления жизни. Всё самое главное, забота о спасении своей души от­кладывалось на потом, а это «потом» не наступи­ло. Впрочем, с подобным человек сталкивается и в сегодняшней, обыденной , когда нет казней и расстрелов.

Апостол Павел ясно представлял свой хрис­тианский путь и даже рад был расстаться со временной жизнью, как с преградой, мешающей соединиться со Христом. Многие люди выбрали именно этот путь, прини­мая казнь как освобож­дение истосковавшейся по Христу души из пле­на. Перед смертью важен лишь один ответ на во­прос: каким ты предста­нешь перед Богом?

Р.S. Что ж, власть доби­валась своего, а христиа­не получили венцы муче­нической славы.

Беседовала Наталия Рысева.