Священномученик Фаддей (Успенский), архиепископ Тверской. Обогащение для «себя», а «не в Бога» (Лк. 12: 21), обычно наблюдающееся в жизни людей, и средства для обогащения «в Бога»
Сегодня читанная притча Господа о неразумном богаче представляет вековечный урок того, что нужно не для себя, а в «Бога богатеть» (Лк. 12: 21), собирать сокровища не для лучшего лишь устроения своей жизни земной, а для жизни духовной, вечной, в Боге. Богач думал только о том, как лучше использовать богатый урожай. Он замышлял строить новые житницы вместо прежних, добра его не вмещавших, всё же добро употребить на то, чтобы покоиться, есть, пить, веселиться (ст. 19). Ему и на мысль не приходило, что земное для души столь малоценно, что душу нужно обогащать совсем другими сокровищами, притом обогащать с великой заботой, трудом, тщанием, ибо никому не ведом день, в который душу его возьмут у него. Кому тогда останется всё, что на земле собиралось? С чем душа предстанет пред лицо Божие, вступит в жизнь вечную, нескончаемую, если не были сделаны на земле запасы духовных богатств, которых хватило бы на вечность?
Кто же этот неразумный богач евангельский? Слыша о житницах его, каждый человек думает обычно про себя: «Значит, не я, – ведь новых житниц строить я не собирался, да и собирать в них нечего было бы». Никто из слушающих, быть может, не относит притчу Господа к себе самому. Между тем в действительности нет человека, к которому она не относилась бы. Богатеет для себя, а не для Бога не только тот, кто строит новые житницы для собирания богатств вещественных, но и всякий, кто живет для себя, а не для Бога и жизни вечной. Всякий себялюбец богатеет для себя. Кто же из людей чужд себялюбия? Жить для себя умеет всякий, жить для Бога и ближних – лишь немногие. Иные и жертвуют собой для Бога и ближних, но для того лишь, чтобы увеличить собственное благосостояние, по крайней мере не расстроить его сколько-нибудь существенно. Всякий, кто целью ставит одно земное свое счастье, наслаждение, озабочен только устроением благополучия земного с забвением о судьбе своей души, откладывает копейку на черный день жизни земной, без собирания сокровищ жизни духовной, вечной, не хочет добровольно расстаться ни с какими радостями и выгодами жизни земной ради спасения души, подобен неразумному богачу евангельскому, строившему житницы для собирания и сохранения своего земного добра, не думавшему о душе, о жизни в Боге, отдавшему свою «душу» лишь насильственным «истязателям»[1].
Но если желающих богатеть «для себя» так много, то как мало людей, живущих всецело в Боге, о спасении души более всего помышляющих! Это едва ли не одни святые Божии, которых среди окружающих людей найти так же трудно, как среди сора улицы найти драгоценный камень. Если всмотреться в жизнь большинства людей, то не окажется ли, что они живут так, как бы души у них совсем и не было, как бы никакая вечная жизнь их и не ожидала?
Что` значит заботиться о спасении души, многие и не знают; как «богатеть в Бога», о том и не помышляют. Нарочитая забота о душе кажется большинству странной, смешной, свойственной разве каким-то людям «не от мира сего», несвоевременной почти во все возрасты жизни.
О ребенке говорят: «Ему рано, подрастет, поймет, начнет заботиться и о душе». Переживающие возраст юности заявляют: «Разве в эти годы время думать о спасении души? Доживем до старости, отживем век земной, тогда начнем заботиться и о душе, и о жизни загробной». Достигшие зрелости почти всегда ссылаются на суету, дела и заботы житейские, мешающие заботам о душе: «Устремишь глаза на небо, земное уйдет из-под рук и само не устроится». Не позаботишься о хлебе насущном, можно и наголодаться. Старость, казалось бы, единственное время, на которое по праву откладываются заботы о спасении души. Но и в старости, чем более человек всю жизнь привязывался лишь к радостям земным, тем более льнет только к этим же радостям, их только понимает. Притом же и сил прежних у старых нет: ум не соображает, чувства притупляются, воля слабеет.
И если человек в юности ссылался на старость, то в старости начинает ссылаться на юность, говоря: «Вот если бы возвратить юношеские силы, легко было бы заботиться о душе, а то и хотел бы, да нет сил». Так уподобляется человек евангельскому богачу, ранее «истязания» насильственного не хотевшему отдать жизнь души своей Богу, Который дал человеку дух (Еккл. 12: 7). Как немногие готовы отдать жизнь своей души Богу добровольно, спокойно, с мирным сознанием, с дерзновенной уверенностью, что и в ту жизнь они отходят с приобретенными в Боге сокровищами, при обладании которыми не страшна и вечность. Как же и чем обогатить душу, чтобы покоиться и веселиться не на земле только, а в жизни тамошней? Первое и главное средство обогащения может показаться людям мира сего совсем странным: чтобы обогатиться духовно, нужно сделаться нищим духом, по слову Господа: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5: 3). Нищим духом обещано богатство Царствия Небесного.
Для обогащения – нищета! Какое странное для людей мира сочетание понятий! Между тем все святые Божии стяжали смирением высокая, нищетою богатая[2]. Гордый человек уподобляется горе или холму, с которых вода легко стекает или испаряется. Его добродетели легко утрачиваются, уподобляются пару исчезающему. Смиренная душа подобна долине, во`ды собирающей; она легко привлекает благодать Божию. В глубоком лоне смирения всякие добродетели удерживаются. Вверх стремится легковесное, вниз падает тяжеловесное. Так добродетели высящейся гордости легковесны, добродетели души смиренной, уничижающей себя до земли, имеют значительный вес и ценность. Источник жизни духовной человека не в нем самом, уподобляющемся малому ручейку, а в беспредельном мире жизни Божественной, и только смирение открывает душу для свободного притока богатств Божественных, тогда как гордость закрывает ее, потому что ей свойственна самодовлеемость, при которой не сознается нужда в обогащении духовном: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды», – говорит гордый. Господь же отвечает ему: а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую тебе купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей (Откр. 3: 17–18).
Смирение, привлекая благодать Божию, в то же время само собой усиленно толкает человека к скорейшему обогащению духовному. Если человек искренно сознает свои недостатки, то не может не думать об исправлении их. Если он жалеет, болеет душой при виде этих недостатков, то не может не стараться об удалении их, как беспокоящую боль человек ищет всеми способами утишить. Поэтому-то святые Божии чем более смирялись, тем более прилагали труды к трудам, чтобы избавиться от недостатков и духовно обогатиться. Напротив, беспечность людей мира тем сильнее, чем более возрастающая гордость мешает им вникнуть в себя, осознать свои недостатки без всяких самооправданий. Святые Божии часто более заботились о том, чтобы приобрести искреннее, глубокое смирение, чем усилить свое воздержание, посты, бдения, молитвы: столь многоценной они считали добродетель смирения. Гордость лишает цены и добродетели человека, потому что гордость совершает их ради себя самого, а не для Бога. Гордый добродетелен не потому, что возлюбил Бога, а потому, что возлюбил себя, свою славу, так что и добродетелями для себя, а не в Бога богатеет.
Какими добродетелями удобнее всего может человек обогатиться, этому научает каждого Бог через обстоятельства его жизни, ибо каждый должен угождать Богу в том звании и состоянии, в каком призван (1 Кор. 7: 24), и каждому указывает Бог свой путь добродетели. Каждое слово, каждое дело житейское может человек сделать средством к духовному обогащению. Зачем тебе говорить слова пустые, «праздные», за каждое из которых дашь ответ в День Судный (Мф. 12: 36)? Лучше промолчи, если, говоря, не можешь избежать слов праздных, и самое молчание вменится тебе в мудрость (Иов. 13: 5). Даже слово доброе равноценно лишь серебру, тогда как благовременное молчание – золоту.
Если же говоришь, пусть слово твое будет приправлено солью любви, срастворено с ее благодатью (Кол. 4: 6). Слова любви весьма ценны.
Неужели никак нельзя избежать тебе осуждения ближнего, которое столь вредно и многим и тебе самому по слову Господа: каким судом судите, таким будете судимы (Мф. 7: 2)? Почему бы вместо слов осуждения не говорить тебе о ближнем слов сострадательной, благопопечительной любви, чтобы и самому с такой легкостью постоянно обогащаться неоцененным духовным сокровищем любви Христовой? Зачем тебе, подобно горькому источнику, постоянно изливать из сердца своего злобу, мучающую и тебя самого, и других, когда можно было бы злобе заградить выход, дать ей замереть в душе? Не лучше ли тебе стараться изводить из сердца струи любви, которые, когда начнут пробиваться, не иссякают, а усиливаются. Любовь имеет чудное свойство: чем более она дает, тем более сама обогащается.
Потому-то Господь заповедал более всего обогащаться любовью, этим сокровищем неоскудевающим на небесах (Лк. 12: 33), добродетелью, никогда неперестающей (1 Кор. 13: 8), дела которой идут вслед за человеком в жизнь будущую (Откр. 14: 13). Чтобы приобрести это бесценное сокровище любви к Богу и ближнему, совершали святые Божии все труды свои, подвиги молитвы непрестанной, постов, бдений и прочее, меру человеческую превосходящих, поскольку и мера любви к Богу во святых бесконечно превосходила меру ее у людей обычных. Эти подвиги духовные имели цену не сами по себе, а постольку, поскольку ими умерщвлялось себялюбие, источник всех страстей, и душа делалась способной к любви Божественной. Совершеннейший из всех цвет любви может возрастать свободно лишь в сердце, от терния страстей очищенном. Без любви к Богу теряет цену даже благотворение, которое часто считается за одно с любовью, между тем как может быть движимо не действительной любовью к Богу и людям, а честолюбием, разными житейскими ожиданиями, выгодами и прочими отпрысками себялюбия.
Итак, чтобы обогатиться не «для себя», а «в Бога», необходимо прежде всего углублять в себе смирение, привлекающее благодать Божию, побуждающее к подвигам самоисправления, очищения от себялюбия с его отпрысками – страстями, к обогащению добродетелями духовными, которых средоточием, «душой живой» является любовь. Те дни жизни, в которые не совершено никаких дел любви, нужно считать потерянными для жизни вечной. Те дни, в которые человек достиг больших успехов в достижении себялюбивого счастья, были днями погубления души для вечности, по слову Христову: кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мф. 16: 25–26). Напротив, как полна и радостна бывает и земная жизнь человека, который каждым словом и делом распространяет вокруг себя живительный свет и теплоту любви, которой так бедна окружающая жизнь, как такой обогащает и себя самого в жизни земной и вечной по мере самого даяния!
Сказано во Владимирской церкви Саратова 28 ноября / 11 декабря 1927 г.
[1] Рече же ему Бог: безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе (Лк. 12: 20). Истязати (ц.-сл.) – отнимать, отбирать, вынуждать что-либо, вымогать, вымучивать.
[2] Тропарь святителю общий.